Выбрать главу

Тот отозвался, как показалось, смущенно:

— Где мы, я знаю не лучше тебя. Но здесь можно дышать. Местные растения я, правда, не узнаю, а ведь где только не был. — Отшельник почесал шрамик над бровью, заметил неодобрение в лице Ильи. — Отвыкну, отвыкну. Ты и впрямь приложился о косяк, но все проходит. Голова кружится?

— Нет уже.

— Значит, мозгов не стряс. Нечего было стрясать. Давай, полечу. — Он приложил сухую ладонь ко лбу больного. По вискам Ильи поползли приятные мурашки, лоб перестал болеть, и захотелось по делу.

— Сейчас, вернусь. — Ему удалось нормально подняться на ноги. — Схожу в кустики, ботанику поизучать.

В могучей зелени кустарника ему на миг показалось, что он остался один на свете.

У костерка Отшельник подбросил сушняка в неяркое пламя. В небе медленно плыли крупными яхонтами звезды, но ни одного знакомого созвездия он не нашел. Подумал, говорить ли Илье. Решил сказать.

Илья выслушал почти без интереса.

— Может, ты обознался?

— Гхм.

— Ну, извини. Значит, параллельный мир, да? Или меня еще проверяете? Да шучу! Не ешь меня! Кстати, насчет еды…

— Поймаем кого-нибудь, зажарим и съедим. Я проверил — местные травки съедобны. Верно, и тех, кто ими питается, можно будет есть.

Когда просохла отсыревшая одежда и обувь, а сами они согрелись, Илья потушил костер, заметив, что друг выбрал такое место, что со всех сторон было скрыто лесом. Разумно было бы ничего не разжигать. Но костер был нужен, — они еще не отошли от холодной дрожи, могли и замерзнуть за ночь, даже в машине. Не включать же двигатель — шум разнесется далеко. Воздух явно стал теплее и запах странно — приятно. Кстати, Отшельник же не курил? И зажигалки у него Илья не видел. Впрочем, был прикуриватель в машине.

Утром его разбудил низкий приглушенный голос, напевающий под ухом незнакомый мотив.

…Над просторами пыльных хакасских степей, Над клыками курганов затеплился день. К моей куртке прилипнет бродяга-репей, Пот течет на глаза, только вытереть лень.
Степняками гонимы, отары овец Протестующе блея на злую судьбу, Ожидающий их неизбежный конец, Под дождем собирались в седую гурьбу.
Погребали вождей, и блистали мечи. Но могильные воры несли серебро. И Луна, огоньком одинокой свечи, Наблюдала, как люди не помнят добро.
А теперь вот и я, еле ноги тащу, По загривку планеты, безумная тля. Где-то их протяну, но о сем не грущу: Приюти, обогрей, мать — сырая земля!

Отшельник закончил и глубоко вдохнул пахнущий травами воздух. Он сидел на переднем крыле и подравнивал бороду штурмовым ножом.

— Слишком мрачно. — Илья приподнялся на локте и высунулся, открыв дверцу. — Чье это?

— Мое. Когда-то в горах сочинил. Горы — кость земли, говорил один мой знакомый.

— А мы — соль земли. — Илья зевнул и почесал подбородок. — Побриться нечем? Ножом сам брейся.

— Опали зажигалкой.

— У меня нет.

— У меня тоже, — сознался Отшельник и отряхнул волоски с лезвия.

— Ты зажигал же костер?

— Так же, как ты взорвал бензобак. Без инструментов.

— Силен… «Силен же ты врать»- сказал бы Давыдов… Я так не умею.

— Научу, так уж и быть…

Лес, и то негустой, лиственный, окружал полянку не везде. Основательная просека вполне позволяла проехать, если немного расчистить кусты по краям. Похоже, здесь когда-то проходила даже и не дорога. Скорее, как на родине, просто направление.

Следы стоянки отыскались совсем недалеко. Кострище, несколько прямых палок, похоже, от каркаса шалаша. Илья оглядывал полянку. Вот изогнутая и треснувшая палка: лук. Отшельник разрывал что-то рядом с кругом из пепла.

— Ведь совсем рядом были, — сказал он задумчиво. — Разминулись на день. И ладно.

— Меня не тянет устанавливать контакты. Домой бы лучше.

— У меня есть пара мыслей, но сейчас посмотри на это…

Рядом с костром лежали кости. Обглоданные, обгорелые кости. Некоторые были расколоты и без мозга.

— Ты лучше разбираешься. Это кто?

— Вот не знаю. Но уж очень похоже на прямоходящего. Вот локтевая, а это — фаланга пальца. Черепа не вижу.

Илья был далек от философского тона этого недобитого антрополога. Его передернуло. «Привыкай» — приказал он себе.

Отшельник поднялся и быстро пошел к машине.

— За мной! У меня нехорошее предчувствие.

На старом месте он открыл передний багажник, достал запомнившийся Илье мешок. Оба оставили куртки в машине, теперь Илья стянул и пуловер, оставшись в черной майке, — стало тепло. «Эх, некому на меня полюбоваться!» Серебряный крестик остался поверх майки, он не обратил внимания.