— Придется мне. Но ты рискуешь.
— Если останусь идиотом, сдашь в местную психушку. Выхода ведь другого нет? То-то же…
Пепел непрестанно осыпался, и горелая синтетика хрустела под ногой.
Илья вышел из здания бывшей станции. Первая встреченная по дороге заправочная (и здесь, и в других координатах, трудно было бы подыскать другую роль этому зданьицу) оказалась напрочь разграблена и сожжена. Впрочем, толку все равно не вышло бы: по некоторым признакам, топливом здесь служили радиоактивные материалы. Отшельник сказал, что чует радиацию от странных темных брусков вот в этом углу. Илья далеко обошел его стороной.
— Ну, что? Начнем. — Отшельник наклонился и положил как обычно сухую и странно горячую руку на лоб своего подмастерья. Илья удобнее сел в кресле пассажира, поправил кобуру.
Последнее, что он увидел, и что несказанно его поразило, было то, как глаза учителя из усталых голубых превращаются в металлические шарики, наливаясь цветом и блеском ртути.
…- Смотрите, дети, смотрите! Солнышко тает!
Воспитательница могла бы и не стараться. Играющим в песочнице детям и так было видно, как изменился мир. Серые тени покрыли все, солнце потускнело, и стали неприятно бесцветными дома и деревья. Маленький Илья ощутил себя призраком среди призраков. Он стиснул зубы, чтобы не испугаться, и сунул руки в карманы шортиков.
День неполного солнечного затмения…
… Каменные серые ступени, все в язвах и потертостях, вели по спирали на верхнюю площадку смотровой башни. В узких стрельчатых окнах, прорезанных в толстой кладке, вспыхивал нежный морской закат, весь из красных и фиолетовых мазков. Илья хотел бы написать его маслом. Он присел, пачкая белые брюки, на грубый подоконник одной из бойниц. Где-то на туманном пастельном горизонте он мог бы, если бы захотел, разглядеть побережье Турции. Так он увидел и понял торжественное успение Солнца над зеленой вершиной Ахуна. Вчера ему исполнилось двадцать два.
…- Проход закрыт! Вас придется устранить. Мне почти по-человечески жаль это делать…
Где можно услышать такой голос? В суде, когда читается смертный приговор.
— Кто это тут выступает? — беззвучно спросил человек.
Из вселенского мрака выступила туманная фигура. Человеческая, но ведь что-то в ней было не такое… нелепое. Голова…
Фигура исчезла. Тот же Голос продолжал:
— Я тот, кто не является ни человеком, ни даже живым существом в вашем понимании. Меня можно назвать, и называли когда-то, «хранителем горизонта». Вы нарушили запретную для живущего зону. (Он мог сказать и «границу», но Илья почему-то понял именно так) И все же мне жаль, что я должен вас убить…
Влажное и холодное прижалось к его лбу. Илья сфокусировал взгляд. Отшельник прикладывал к его голове мокрую тряпку, с глазами самыми обычными, голубыми и встревоженными.
— Ну, ты и фетюк! Горячий, как печка, и в себя не приходишь.
— У нас получилось?
— Все получилось! Теперь я знаю, как такое возможно, но потребуется много сил. Ты что-то спрашивал у меня. Что?
— Не у тебя. Потом расскажу.
— «Хранителем горизонта» в Египте назвали шакала, он считался воплощением Анубиса, бога — проводника мертвых. Помнится, бог поводил умерших через грань этого и того миров и доставлял к Озирису.
— Кстати, почему он зеленый?
— Озирис? Он покровитель плодородия, Илюша, потому и изображался зеленым. Это все, что я могу сказать. Я склонен доверять твоему видению.
— С чего бы? Если ты увидел люк…
— Нет и нет! Я чую, что за нами следят. Не люди. Кто-то много сильнее.
Вдвоем они свежевали животное, подстреленное Ильей из винтовки. «Чистейшая профанация славного оружия». На это Отшельник заметил, что людей убивать, конечно, куда более почетно. Илья заткнулся. Небольшое, похожее на косулю, с редкой рыжеватой шерстью под цвет песков. Теперь Илья мог и сам разжечь костер голыми руками. Это оказалось не так уж сложно, после того как показал Отшельник.
Сытому, угревшемуся, с надеждой на скорое возвращение, Илье пришло в голову сочинить что-нибудь, посвященное… хотя бы Вике. Он помурлыкал, подгоняя слова, почесал в уже грязном сальном затылке. Но, по зрелом размышлении, почему-то получилось следующее: