— И у нас ставили… — несколько удивленно отозвался республиканец.
— Фонарик такой круглый, синий, а в нем свечка. Я его уронил как-то, и он треснул.
— Треснул… — недоверчиво произнес враг. — Слушай, расскажи, как ты уехал из России.
И, как будто не было ничего удивительного в том, чтобы под дальний гул разрывов делиться детскими воспоминаниями с врагом, пленник заговорил. Похоже, он рад был сбросить свое напряжение.
— …и вот мы с теткой сели на какой-то кораблик и переправились в Турцию. Тетка меня вырастила, спасибо ей…
Рассказ не занял много времени. Раненый только спросил фамилию пленного. Покачал головой, зажимая бок.
— Значит, тетя Паша сама спаслась и тебя спасла. И фамилия. Не бывает таких совпадений. — Он, казалось, забыл о ране. — Не верю. Значит, ты и есть Сашка… Петуха на даче помнишь?
— Того, что меня клюнул в локоть? Конечно, помню!
Какое-то время оба сидели молча, привыкая к услышанному. Потом Александр неловко завозился и попросил:
— Давай перевяжу!
— Давай… — Николай давно опустил револьвер. Брат неловко, неумело стянул рану бинтом.
Помолчали. Раненый первым произнес то, что было на уме у обоих.
— Что делать будем?
— Я тебя дотащу до твоих, — отрешенно сказал второй. — Влип же я с тобой! Сволочь ты.
— А ты куда? Нет, в плену тебе ловить нечего. Дотащи до линии окопов, а сам назад. Я доползу.
Две оборванные фигуры двигались к республиканским окопам по снегу. Один волочил другого на плече. Вот он присел, опуская наземь товарища. Тот тихо сказал:
— Кланяйся от меня Франко, говнюк.
— Да пошел ты в…!
Офицер испанской фаланги повернулся и, сутулясь, пошел назад. Не оглянулся.
Раненый привстал и потащился к неблизкому блиндажу, не замеченный очень вовремя задремавшим часовым.
Он выжил, чтобы вернуться в Россию. Илья с детства слышал о нем и иногда вспоминал своего предка. Он не знал, как сам похож на того двадцатишестилетнего республиканца. Что стало с Александром, неизвестно.
Часть первая
МЫ С ПРИЯТЕЛЕМ ВДВОЕМ…
Аэродром неизвестного расположения
Местная дата не установлена
Местное время 23:34
Двое играли в мяч.
На ночном летном поле, меж стоянок мертвых самолетов с неразличимыми во тьме опознавательными знаками двое играли, как играют в детстве, пасуя друг другу руками и ногами светящийся зеленый шар с волейбольный мяч. Вот он беззвучно ударился о борт гигантского стратегического бомбардировщика, отскочил под ноги одного из играющих. Тот нагнулся, коснулся шара ладонью сверху. Мяч странным образом прилип к ладони и поднялся вместе с ней. Ладонь повернулась — теперь шар уютно лежал на ней. Он засветился сильнее. Превратился в полупрозрачный глобус планеты с голубой дымкой атмосферы.
Второй приблизился, и шар осветил его руку с вытянутыми пальцами. Но он не успел погладить глобус. Звенящий удар прокатился в пустом воздухе.
Секунда — и в руке второго появилось что-то похожее на компактный автомат со странным прикладом. Но звук не повторился. Второй расслабился и опустил оружие. Шар тихо затрещал и потек сквозь пальцы первого, все тускнея. Светящиеся капли падали на бетон и гасли, гасли.
Глобус растаял весь, быстрее, чем кусочек сахара в кипятке.
Ни ветерка вокруг. Ни огонька…
Все мертво.
Сине-серебристый «Паджеро» одиноко летел к городу по пустой дороге. Степи вокруг лежали в нежно-розовом утреннем цвете. Солнце едва выступило из-за горизонта. Солнце едва просыпалось.
Двое в машине почти не замечали светила. Они говорили, не уставая, как люди, встретившиеся после долгой разлуки. Так оно и было. Друзья детства не виделись вот уже год, и теперь один подвозил другого в новенькой машине из аэропорта. Пока пассажир крутит ручку настройки радио, стараясь поймать что-то приличное, а водитель поминутно бросает руль, чтобы жестикулировать, стоило бы поглядеть на них внимательнее.
Обоим лет по двадцать — двадцать пять, оба на пике сил и той бурной активности, какая свойственна человеку в молодости. Водитель широкоплечий, пепельный блондин с медальным, худощавым лицом и глазами то серыми, то голубыми, в зависимости от освещения. Его сосед пониже ростом, но не уже в плечах, с густыми, слегка вьющимися каштановыми волосами и узкими бледно-зелеными глазами, словно полученными в наследство от рыси. Оба в самой обыденной в это время года одежде — широких кожаных куртках и джинсах, вытертых добела и выпачканных маслом у водителя, франтоватых темно-синих у пассажира.