Уйдя в раздумье, Тополь сам не заметил, как ноги вынесли его из толпы, и опомнился только в крепости, у самого капища.
Лесовики на новом месте строились по-старому, только по мере необходимости внося перемены. Землянки и ограждающий крепость вал были остатками их прежнего обиталища, как и длинный дружинный дом, но его рубили на манер славян — из бревен, приподняв над землей. У местных же жителей было заимствовано и капище, где двенадцать лет назад поселился новый бог взамен утраченного предка Ломка Тура. Звался он по-славянски — Перун. И других богов подле него лесовики не терпели.
Вблизи Перуна не жил никто — не было больше у стаи старейшин. А жертвы приносил сам вожак по праздникам. На капище, устроенном по обычаям лесовиков, возле резного бога были вырыты у самой ограды землянки — там коротали ночи наедине с богом посвящаемые в воины и ждали своей участи провинившиеся. Сейчас в одной из них сидел Волчонок.
Собранные из горбылей ворота были прикрыты, но еще не доходя до них, Тополь понял, что на капище кто-то есть. Мигом подобравшись, вожак крадучись одолел последние шаги и припал глазом к щели в тыне. Даже не вглядываясь, он узнал в стоявшей на коленях женщине Росу.
Она давно ускользнула с праздника — покормить младшего сынка и прибраться в землянке. Но оказывается, вместо того чтобы возиться с детьми, женщина пропадала здесь!
Крошечное, в две ладони, окошко землянки было устроено на самом верху. Та представляла собой яму в человечий рост высотой и длиной достаточной, чтобы мог улечься взрослый мужчина. Деревянная крышка закрывала ее сверху, придавливаемая камнями и дерном. Стены были отвесными, и выбраться без посторонней помощи было трудно.
Наклонившись вперед и чуть не опираясь чревом на свежеразвороченную мерзлую землю, Роса торопливо просовывала что-то в окошко.
— Тяни сильнее! Еще, — услышал Тополь ее голос. — Она пролезает!
Нечто темное, бесформенное было в ее руках. Половина его уже скрылась в землянке и понемногу уползала внутрь. Наконец снизу дернули со всей силой, и руки женщины освободились.
— Старайся не спать и не ложиться, — наклонившись к окошку, заговорила Роса. — А не то замерзнешь!.. Ты еще так слаб!.. А в шкуру завернись — все-таки сбережешь тепло!.. Хлеб съешь сейчас, не береги — я позже забегу, еще принесу. Тебе тепло нужно… Жаль, сбитень не передать — уж больно высоко для тебя!
Рядом с Росой на снегу стоял горшок, от которого валил пар. Землянка была вырыта с расчетом на высокого мужчину, который мог выпрямиться в ней и даже поднять над головой руки. Волчонок же макушкой еле доставал вожаку до груди — он не мог дотянуться до окошка, а если и дотянется, то наверняка разольет варево.
Он, видимо, что-то сказал, потому что Роса замахала руками:
— Не благодари! Я ведь просто… Ты же только встал — и снова застудиться можешь… — Ей ответили. Она покачала головой: — Не думай про него плохо! Он добрый, просто ему трудно… Вожак одинок, может быть, больше, чем ты!.. За ним вся стая!.. Ты верь в лучшее, верь… Даже если выгонят — все равно несколько дней отлежишься у меня, поправишься совсем… А там весна… Все будет хорошо!
Чрево мешало ей протянуть узнику руку, и она гладила землю и снег около окошка.
— Я пойду? — как-то робко произнесла она скоро. — Ты пережди — я вернусь попозже!.. Придумаю что-нибудь!
Не зная, как поступить с принесенным сбитнем, она все же подняла горшок и, прижимая его к животу, пошла с капища.
Тополь взял ее за локоть, когда Роса переступила порог:
— Что ты здесь делала?
От неожиданности она вскрикнула и чуть не выронила горшок. Но тут же справилась с собой — Роса была лесовичкой, привыкшей смотреть в лицо мужчинам и, если надо, готовой заменить их в ратном деле или мирных трудах.
— Сам должен знать! — воскликнула она. — Сам меня звал, чтоб его на ноги поставила!.. Сам заходил мало не каждый день проведать — должен знать, что он весь хворый сюда пришел! Нашел куда засадить! Он же там так застудится — до вешней воды не оправится! Кого завтра судить будешь? Больного!
В глазах у Росы стояли слезы. Тополь держал ее за плечи, и она не вырывалась.
— Что ты принесла ему? — спросил он наконец.
— Шкуру медвежью — пусть укроется, — стихнув, ответила женщина, — хлеба да вот сбитень наскоро сварила… Да он не дотягивается — маленький еще!.. А что? — вновь вспыхнула она. — Если он не в стае, так его уже и загубить можно? Сколько он у меня жил? Иной давно бы в стае своим стал, а на него все ополчились, как назло!.. Что вы за люди-то такие!..