— Доброго дня, ласточка! — с поклоном приветствовала женщина девушку.
Зарница до того не привыкла, чтобы на новом месте с нею заговаривал кто-то первым, что остановилась и, опустив тяжелый короб наземь, поклонилась:
— И ты здрава будь, Голица Вышатична!
— Откуда путь держишь? — спросила женщина.
— С Ильменя. За рыбой ходила…
— Богат наш батюшка Ильмень-то-озеро, — словоохотливо подхватила Голица. — Всего-то в нем обильно, всего-то вдоволь!.. Дивные места у нас! Не зря отсюда земля и язык наш пошел!
— Да, — кивнула Зарница коротко.
— Вижу я, по нраву тебе места-то здешние оказались? — продолжала гнуть свое Голица.
Девушка кивнула, обернувшись на озеро. Оно уже утратило свой ясно-голубой летний цвет и начало сереть.
— То-то! — старалась за двоих Голица. — И народ у нас доборый, месту под стать!.. Есть, конечное дело, всякие, но на каждого не угодишь!.. Все же больше хороших людей. Ты с ними добром — и тебе они тем же отплатят! Человек к хорошему привыкает быстро. Ты-то вот, касатушка, привыкаешь?
— Привыкаю, — эхом отозвалась Зарница.
— Не приметно что-то! — качнула головой Голица. — Раз привыкаешь, то и обычаев наших держалась бы!.. В гости-то что не заходишь почасту? Мы тебя ждем все с радостью!
Вот тому уж несколько дней, как забыла Зарница дорогу к избе Милонега — словно отваживало что-то от ласкового парня и его вечно хлопотливой матери, словно знала она про себя что-то особое.
— Не могу я почасту в доме твоем бывать, Голица Вышатична, — вымолвила Зарница.
— Почто?
— Радости нет…
Миролюбие матери как рукой сняло.
— Радости ей нет! — вскрикнула она, всплескивая руками. — Ишь чего!.. Да иная б на твоем месте в ножки мне за приглашение поклонилась бы! Я ж для тебя стараюсь, глупая! Ну, глянь на себя — кто ты есть? Ни рода, ни племени, живешь одна-одинешенька! А бабе одной нельзя — женщина на то и родится, чтоб к мужу прилепиться и род продлить!
— Я при капище живу… — попробовала остановить ее Зарница.
— И что? Добродея вон Матери Макоши требы кладет, а все же есть у нее и муж, и детишек уж двое. А ты? Да молила б богов, что они тебя приняли, не наслали за тебя на нас какой беды! А то ведь кто знает, что ты за человек!..
Голица прищурилась, и Зарницу как прорвало. Одним движением она развернулась к женщине, забыв про короб с рыбой, и та проворно отпрянула, сжимаясь в комок от страха.
— А вот это не твоя забота! — рявкнула Зарница, чувствуя, как поднимается в душе забытый было гнев. — Я живу как хочу и тебя спросить забыла!.. А коль попробуешь и далее мне дорогу заступать, я тебя не помилую!.. Ты не Добродея, тебя боги не слушаются, а я с ними говорить могу! И уйди с моей дороги! Не путайся под ногами!
Она сжала кулаки, и Голица, ойкнув, ринулась бежать.
Гнев отпустил так же быстро, как и накатил. Зарница бегом ворвалась на капище, как попало швырнула короб с рыбой и только тут взвыла, дернув себя за волосы. Что ж она наделала! Права ведь Голица-то Вышатична! И она сама сколько раз уж плакала ночами на холодном ложе своем, мечтая о несбывшемся. В ее роду незамужних считали порчеными, бесплодных вовсе изгоняли, а в прежние времена, сказывают, велели чуть ли не кровью позор перед родом смыть. Будь рядом дружина, побратимы кровные, не болело б так сердце. А здесь она одна, некем укрыться, никто ей не защита.
Не думая, Зарница сорвалась с места и поспешила в Славенск — отыскать Голицу Вышатичну, перемолвиться с нею словом. Милонег, ее первенец, должен был послужить ей заступой. Женщина простит, поймет…
Над озером вечерело. Солнышко-Даждьбог сдерживал бег коней перед тем, как спуститься на порог Девы Зари. С Ильменя тянул холодный осенний ветер. Порыв его на бегу толкнул Зарницу, обдувая лицо, и девушка замедлила бег. Разом нахлынули новые мысли — как войдет она, что скажет, что ей ответят… Коль явится с покаянными речами, Голица может и простить, Милонег — так тот вовсе счастлив будет, а потом…
Задумавшись, Зарница бежала все медленнее, а потом и вовсе пошла. А что, если все будет наоборот? За Голицей стоит род, а она кто? Гостья незваная! Да станут ли с нею вовсе разговаривать?.. Вспомнились косые взгляды и нарочитая тревога матерей, спешащих увести подальше детей…
Нет, никуда она не пойдет! Еще чего выдумала — прошения просить! У нее своя дорога, и ведет она мимо печи и детской колыбельки! Горько — зато честно!