«О Ниньяпа... человек так слаб»
«Но в этот раз, — дух сменил гнев на милость, — ты не будешь посрамлен. Я обещаю это тебе. Ты должен знать, что эти лайлы — мои злейшие и давние враги. Они обладают немалой колдовской силой, тебе далеко до них, но им еще дальше до меня, им никогда не справиться со мной. Однако мне недосуг бороться с лайлами самому, и поэтому я поддержу тебя, моего верного и послушного кавура, и помогу тебе. Я ставлю тебе два условия — ты не должен ничего принимать от них и учиться их способам колдовства. И второе — лайлы должны быть убиты».
«Но, — испугался Панторикс, — господин, как же это можно осуществить...»
Мысли его спутались. Лайлы — не простые люди, они тэйфи. В глазах народа они святы. Победить их в состязании, доказать, что не чужеземкам-бабам тягаться с Панториксом, обречь их на презрение народа — необходимо. Но убить... даже просто изгнать... у кого же рука поднимется на тэйфи?
«Не заботься об этом, — надменно произнес дух, — Предоставь это мне».
Нэши внес вслед за Панториксом два больших ларца — в них содержались необходимые для колдовства предметы. Панторикс не совсем понимал, почему Ниньяпа приказал вести состязание не в открытом патио дома князя, как предполагалось вначале. Здесь, пусть в самом большом помещении города, обеденном княжеском зале, помещалось гораздо меньше народу. Впрочем, остальным весь ход состязаний будет известен тоже, нет темы увлекательнее для сплетен, чем взаимоотношения тэйфинов, посвященных.
Лайлы уже явились, и весь народ, из вежливости кланявшийся тэйфину, пялился, конечно, на них. Сам князь, восседающий у центральной стены, не мог оторвать глаз от чужеземок. Не по причине их красоты, ибо красивыми их назвать было нельзя. Да, есть что-то оригинальное в бледном лице и светлых волосах, как-то у Панторикса была подобная наложница с юга (заболела синим мором, и пришлось удавить ее, дабы зараза не распространилась). Но слишком уж отвращал сам тип лица, глаза, расположенные в прямую линию, острые, скошенные к подбородку скулы. А вот фигуры женщин, пусть даже одетых в традиционные гэлланские коты, покрывающие их от плечей до пят, казались изящными и стройными, движения легки и точны. Сейчас Панторикс мог уже различить чужеземок, поначалу показавшихся ему близнецами-сестрами. Одна из них чуть повыше и посветлее, с водянисто-серыми странными глазами. Волосы второй были как темно-золотистый мед, а цвет глаз — почти нормальный, разве что слишком теплого коричневого оттенка. Пожалуй, даже красива, если бы не треугольное узкое лицо. Панторикс вдруг ощутил любопытство, а что будет, если снять с нее коту, исподнее, коснуться светлой нежной кожи... какого цвета ее соски? Великий Акос, ведь это — мой противник в колдовстве, о чем я думаю? Но это и женщина. Правду говорят старики, разве женщина способна быть тэйфи? Ведь о ней даже и думать невозможно иначе, чем представляя ее на своем ложе. Нет, строго сказал себе Панторикс, у тебя достаточно наложниц, а условие Ниньяпы нарушать нельзя, женщины будут убиты.
Лайлы разложили на столике свои священные предметы. В углу стояла клетка, накрытая тканью, видимо, они привели с собой зверя. Ну что ж, не зря, Панторикс приготовил им и такое испытание.
Лайлы вышли и медленно поклонились тэйфину. Он не стал повторять жеста, смеха достойно было бы преклонение перед женщиной. Стоял, сурово глядя в глаза чужеземок, с прямым и бесстрашным любопытством устремленных на тэйфина.
— Мы приветствуем тебя, о проницательный, — высокая светлая лайла говорила без малейшего акцента, — поселившись в твоих пределах с согласия на то сиятельного князя, мы с радостью и почтением приняли твой вызов смерить наши силы перед лицом народа, вверенного тебе великим Ниннай Акосом.
— Приветствую и вас, чужеземки, — произнес Панторикс, — однако разве не ошибся мой слух, вы произносите имя высочайшего духа, Ниннай Акоса, а разве его именем вы творите волшебство?
Женщины переглянулись. Медноволосая, видимо, младшая, снова поклонилась тэйфину.
— О нет, проницательный, твой слух не ошибся, из великого почтения и уважения к тебе и ко всему вверенному тебе народу мы произносим имя Высочайшего, однако чудеса мы творим именем истинного Бога, знакомого нашему народу.
— И каково же это имя? — поинтересовался князь.
Медноволосая повернулась и поклонилась ему.
— О непобедимый, позвольте нам назвать это имя и познакомить вас с нашей верой позже, теперь же приступить к состязанию.
— Я присоединяюсь к просьбе моей соперницы, — поспешно сказал тэйфин.
Князь подал знак к началу состязания.
Тэйфин начинал первым. Он не слишком рассчитывал на дедовские способы, переданные учителем, но и сразу раскрывать все тайны, данные Ниньяпой, не стоило. Продумав весь ход состязания, Панторикс давно решил начать с себя самого, демонстрации тех свойств, что не отнять и не разрушить, того, что выработано долгими тренировками в детстве.
Нэши с поклоном поставил в центре зала жаровню с горящими углями. Панторикс легко сбросил киппы, чуть приподнял край облачения и босыми ногами встал на огонь. Стоя он отсчитал про себя одну малую долю, и решив, что достаточно, сошел на пол.
Испытание было не только сложно задумано, но и умно. Женщине, помимо всего, обнажить перед всеми ступни — означает непреодолимый позор. Даже если эта женщина — тэйфи и чужестранка. В толпе зашушукались, мужчины с интересом смотрели на лайл... неужели решатся?
Светловолосая чужеземка вышла на середину. Спокойно глядя на тэйфина, она сбросила верхнюю часть коты. Не обнажая сосков, затянутых еще одной тонкой тряпицей, видимо, так принято в их народе. Но даже если бы она открыла груди, и в этом не было бы позора, в конце концов, кормящие женщины не стыдятся обнажения, и никто не упрекнет их в этом. Вот ступни... Умно, оценил Панторикс. Очень умный и тонкий ход. Кстати, она не так уж привлекательна. Груди затянуты, а под светлой кожей явно бугрятся и выделяются мышцы, словно у мужчины. Может быть, это и есть мужчина, только переодетый? Да нет, груди довольно велики. Однако это сочетание женских и мужских признаков отталкивало. Даже коснуться ее желания не возникало.