Теперь же этой женщиной, уже пожилой, пенсионеркой, овладела настоящая строительная лихорадка. У нее дома, у дочери, на трех дачах, принадлежащих семье, делать было уже нечего, и мамаша Эйтлин решила взяться за перестройку квартиры сына. Для этого она довольно долго обрабатывала неповоротливого Питу по телефону, звоня ему ежедневно на работу и вечером — домой. Наконец он согласился на ремонт, благо, деньги на счету были. Ильгет просто поставили в известность, да она бы и не смогла возразить...
— Вот сюда мы книжный шкаф и поставим, — свекровь указала властным жестом на нишу в спальне, — в гостиной ему совершенно нечего делать! Так невкусно получается!
Ильгет вздохнула. Ей как раз казалось, что книгам — самое место в гостиной.
— А стол этот выкинуть давно пора. И полки тоже. Сюда мы зеркало повесим, знаешь, как в «Отле» продается, такое большое, с металлической рамой, во всю стену. А, Пита? Сынок? Представь, как хорошо будет... Правда же хорошо, Ильгет?
Ильгет кивнула и сказала «правда». Потом она все-таки добавила.
— А мой стол... где же я тогда буду?
— А зачем тебе стол? — удивилась свекровь, — ты вроде не учишься, не работаешь. Ну надо тебе что-нибудь написать, пойдешь к мужу на компьютер. Стол и на кухне есть.
Ильгет не нашлась, что ответить.
— Представь, как будет красиво — такое зеркало во всю стену! Ну правда же?
Свекровь с Питой удалились. Ильгет слышала затихающее ворчание: «Это же надо, стол ей... я училась в университете, работала, и никакого своего стола у меня не было, сидели все за одним кухонным. А тут не учится, ничего не делает целыми днями, и ей, видите ли, стол нужен! Ну и что она с ним делает? Только что воображение нужно — свой стол, видите ли, у нее...»
Ильгет привычно подавила занозу в сердце, затолкала ее вовнутрь. Ничего, пусть там внутри поболит, потом пройдет. Но вот это уже серьезно... значит, у нее не будет своего уголка. А куда же я Библию поставлю? Ну ладно, поэтов я еще запихаю в шкаф. А Распятие? Прямо напротив кровати? Не хочется. А фотки самолетов и ландеров?
Норка подошла, ткнулась носом. Ильгет погладила собаку. Пальцы дрожали...
Что-то страшное надвигается... что-то страшное. И мне уже все равно, какое-то даже безразличие к тому, что происходит со мной — я вижу, что на всю страну какая-то тень надвигается.
Что же это такое?
Не стоит упоминать, что еще несколько раз Ильгет везло, ее вызывали на ознакомительную беседу — принять уборщицей, оператором или няней. Но каждый раз всплывала какая-нибудь анкета (похожая на первую, хотя некоторые вопросы разнились), или же просто Ильгет отказывали под каким-нибудь благовидным предлогом.
Летом, совсем отчаявшись, она попыталась открыть свою фирму — продавать, как это ныне было модно, что-нибудь, например, книги (в этом она, по крайней мере, хоть что-то понимала). Пита даже выделил ей на это небольшую сумму — для первоначальных закупок. Но ничего не вышло с регистрацией, Ильгет сказали, что по каким-то там причинам она не имеет права заниматься предпринимательством (кажется, потому, что она не уроженка этого города, да и живет в нем не так давно). Ильгет попыталась закупить книги и продавать их без всякой регистрации, хоть это и было рискованно, но прогорела — книги, как выяснилось, перестали пользоваться в Лонгине хоть каким-нибудь спросом. Тогда Ильгет попыталась торговать косметикой... но и с этим у нее не вышло ничего, а в конце концов налоговая полиция засекла ее попытки, и Пите пришлось заплатить большой штраф — настолько большой, что выплачивать эти деньги разрешили помесячно, вычитая часть зарплаты, и должно было это длиться около трех лет. Тогда уже Пита взбунтовался и заявил, что нет уж, работать он Ильгет не запрещает, но платить за это не намерен.
Ильгет подумала о том, что можно было бы поступить куда-нибудь учиться. Правда, и со специальностью у нее будет не больше шансов найти хоть какую-нибудь работу, чем сейчас. Но все-таки три года она чем-то будет занята, а там — неизвестно еще, как все изменится.
Но и эта возможность совершенно неожиданно оказалась для нее закрытой. В одной школе (медсестер) ей ответили, что конкурс у них — восемь человек на место, а в первую очередь они берут выпускниц школ, Ильгет все-таки старовата (она все равно подала заявление и, конечно, проиграла). В другой (секретарш) — дали снова заполнить пресловутую анкету, которая для Ильгет стала загадочным и непреодолимым препятствием. В третьей школе просто закрыли набор для лиц старше 23 лет...
Руки опускались. Ильгет совершенно перестала что-либо писать. Да и читать хотелось разве что пустяковые детективы. Ежедневно она делала над собой героическое усилие, чтобы просто убрать квартиру. Хотя свекровь все равно всегда оставалась недовольной. А Пите это было все равно. Ильгет и сама понимала, что порядок не идеальный, что хозяйка она плохая... но сделать с этим ничего не могла.
Радостью были разве что письма и редкие телефонные звонки от Нелы. Иногда Ильгет звонила маме, но радости это не приносило — перед мамой нужно было оправдываться, в том, что нет детей, в том, что не нашла работу, в том, что вышла замуж за такого эгоиста... Честно говоря, звонки маме стали просто долгом, который Ильгет неукоснительно выполняла.
Иногда она вспоминала странное происшествие с Арнисом. Свалился, можно сказать, на голову... Очень необычный человек. Нездешний. Словно из сказки. Теперь Ильгет казалось, что все это она придумала... и все реже вспоминались, уходили в прошлое тихие беседы в больничной палате.
Ей не хотелось уже ходить и в церковь. Там тоже все изменилось. Ильгет начали раздражать проповеди. В одно из воскресений священник призывал всех идти на священную войну против врагов Лонгина. Но кто нам угрожает, и почему мы должны угрожать другим? Ильгет не понимала этого. Следующая проповедь оказалась посвящена государственной власти, причем священник осуждал каких-то членов правительства и превозносил других... Еще одна проповедь напоминала скорее какую-то рекламную кампанию — священник объяснял, что продавать и покупать не вредно, а наоборот, с библейской точки зрения даже полезно (и усиленно приводил и толковал место из Екклезиаста о мудрой жене, которая всегда напоминала Ильгет свекровь).