И к тому же работу найти так и не удавалось. Теперь Ильгет искала интенсивно, не то, что раньше. Но это не приводило ни к чему. Просто ничего не было – даже места уборщиц, нянь, санитарок были заняты сплошь. Хотя официально уровень безработицы считался низким.
Однажды – это было еще зимой – она уже почти нашла место, непыльное, хоть и малооплачиваемое – билетершей в цирке.
Удивительно, но даже для того, чтобы занять такое непритязательное место, нужно было очень постараться. Дама в строгом деловом костюме около часа беседовала с Ильгет, выясняя все подробности ее жизни, всю ее биографию. Затем, улыбаясь, протянула распечатанную анкету.
– Вам нужно это заполнить. Вы знаете, я бы вас взяла, но это зависит не только от меня. У нас есть определенные предписания... Словом, по анкете будет видно, насколько вы нам подходите.
Недоумевая, Ильгет села заполнять листок. Вопросы привели ее в состояние ступора. Наряду с простыми – имя, возраст, образование, были и совершенно дикие, нелепые – например, «Нравится ли вам музыка Эйдна Дхира». Или – «Случалось ли вам падать с высоты». И уж совершенно нелепым показался Ильгет вопрос, на который она ответила с легкостью – «Кто такой Иисус Христос?» Это-то Ильгет, будучи прихожанкой христианской церкви, знала отлично – но ведь христианство на Ярне религия, в общем, экзотическая, а сейчас и вовсе не модная, с какой же стати... Ильгет сдала анкету и минут пять сидела в пустом кабинете. Как по таким дурацким вопросам можно составить представление о личности? Что эти ответы скажут о ней? Сумасшедший дом! Дама заглянула в кабинет. Лицо ее было или казалось расстроенным.
– К сожалению, вы нам не подходите. По данным анкеты.
– Послушай, – обратилась Ильгет к мужу, вернувшись домой, – может быть, мне уже пора лечиться? Или кому-то другому?
– Тебе точно пора лечиться, – мрачно ответил Пита. Ильгет пошла к себе и села, сжав ладонями виски.
Что происходит в мире? Почему для того, чтобы занять самое примитивное место билетерши, низкооплачиваемое, простое, нужно заполнять какую-то анкету, составленную явно пациентом психиатрической лечебницы... ну хорошо, пусть это какие-то ухищрения современной психологии. Просто непонятно – ЗАЧЕМ? И что это еще за предписания? Откуда? Кто может предписать цирку, какую билетершу принять на работу?
Дверь с шумом распахнулась. Свекровь (глаза сияют, движения резкие, возбужденный голос) влетела в спальню, очень громко обсуждая с Питой подробности предстоящего ремонта.
Свекровь в последнее время тоже очень изменилась. Вернее, даже не изменилась, а просто характерные ее черты усилились, стали гораздо ярче, доходя почти до гротеска. Ильгет она вообще перестала замечать. Просто не разговаривала с ней, ограничиваясь разве что приветствием (а то и о нем забывая).
Мать Питы всегда была очень хозяйственной, и особенной ее страстью были ремонты и перестройки. В молодости она работала маляром и штукатуром, и в области ремонта умела делать все. И в прежнее-то спокойное время Пита ни одни выходные не мог провести дома – все время требовалось что-то перестраивать, переделывать – то матери белить кухню, то переклеивать обои, то строить гараж, то дачу, то что-то делать у сестры, большая часть всех этих дел вовсе не была необходимой, или же можно было нанять кого-то для них, но все это делалось по требованию матери, а слово матери в семье Эйтлинов всегда было законом.
Теперь же этой женщиной, уже пожилой, пенсионеркой, овладела настоящая строительная лихорадка. У нее дома, у дочери, на трех дачах, принадлежащих семье, делать было уже нечего, и мамаша Эйтлин решила взяться за перестройку квартиры сына. Для этого она довольно долго обрабатывала неповоротливого Питу по телефону, звоня ему ежедневно на работу и вечером – домой. Наконец он согласился на ремонт, благо, деньги на счету были. Ильгет просто поставили в известность, да она бы и не смогла возразить...
– Вот сюда мы книжный шкаф и поставим, – свекровь указала властным жестом на нишу в спальне, – в гостиной ему совершенно нечего делать! Так невкусно получается!
Ильгет вздохнула. Ей как раз казалось, что книгам – самое место в гостиной.
– А стол этот выкинуть давно пора. И полки тоже. Сюда мы зеркало повесим, знаешь, как в «Отле» продается, такое большое, с металлической рамой, во всю стену. А, Пита? Сынок? Представь, как хорошо будет... Правда же хорошо, Ильгет?
Ильгет кивнула и сказала «правда». Потом она все-таки добавила.
– А мой стол... где же я тогда буду?
– А зачем тебе стол? – удивилась свекровь, – ты вроде не учишься, не работаешь. Ну надо тебе что-нибудь написать, пойдешь к мужу на компьютер. Стол и на кухне есть.
Ильгет не нашлась, что ответить.
– Представь, как будет красиво – такое зеркало во всю стену! Ну правда же?
Свекровь с Питой удалились. Ильгет слышала затихающее ворчание: «Это же надо, стол ей... я училась в университете, работала, и никакого своего стола у меня не было, сидели все за одним кухонным. А тут не учится, ничего не делает целыми днями, и ей, видите ли, стол нужен! Ну и что она с ним делает? Только что воображение нужно – свой стол, видите ли, у нее...»
Ильгет привычно подавила занозу в сердце, затолкала ее вовнутрь. Ничего, пусть там внутри поболит, потом пройдет. Но вот это уже серьезно... значит, у нее не будет своего уголка. А куда же я Библию поставлю? Ну ладно, поэтов я еще запихаю в шкаф. А Распятие? Прямо напротив кровати? Не хочется. А фотки самолетов и ландеров?
Норка подошла, ткнулась носом. Ильгет погладила собаку. Пальцы дрожали...
Что-то страшное надвигается... что-то страшное. И мне уже все равно, какое-то даже безразличие к тому, что происходит со мной – я вижу, что на всю страну какая-то тень надвигается.
Что же это такое?
Не стоит упоминать, что еще несколько раз Ильгет везло, ее вызывали на ознакомительную беседу – принять уборщицей, оператором или няней. Но каждый раз всплывала какая-нибудь анкета (похожая на первую, хотя некоторые вопросы разнились), или же просто Ильгет отказывали под каким-нибудь благовидным предлогом.
Летом, совсем отчаявшись, она попыталась открыть свою фирму – продавать, как это ныне было модно, что-нибудь, например, книги (в этом она, по крайней мере, хоть что-то понимала). Пита даже выделил ей на это небольшую сумму – для первоначальных закупок. Но ничего не вышло с регистрацией, Ильгет сказали, что по каким-то там причинам она не имеет права заниматься предпринимательством (кажется, потому, что она не уроженка этого города, да и живет в нем не так давно). Ильгет попыталась закупить книги и продавать их без всякой регистрации, хоть это и было рискованно, но прогорела – книги, как выяснилось, перестали пользоваться в Лонгине хоть каким-нибудь спросом. Тогда Ильгет попыталась торговать косметикой... но и с этим у нее не вышло ничего, а в конце концов налоговая полиция засекла ее попытки, и Пите пришлось заплатить большой штраф – настолько большой, что выплачивать эти деньги разрешили помесячно, вычитая часть зарплаты, и должно было это длиться около трех лет. Тогда уже Пита взбунтовался и заявил, что нет уж, работать он Ильгет не запрещает, но платить за это не намерен.
Ильгет подумала о том, что можно было бы поступить куда-нибудь учиться. Правда, и со специальностью у нее будет не больше шансов найти хоть какую-нибудь работу, чем сейчас. Но все-таки три года она чем-то будет занята, а там – неизвестно еще, как все изменится.
Но и эта возможность совершенно неожиданно оказалась для нее закрытой. В одной школе (медсестер) ей ответили, что конкурс у них – восемь человек на место, а в первую очередь они берут выпускниц школ, Ильгет все-таки старовата (она все равно подала заявление и, конечно, проиграла). В другой (секретарш) – дали снова заполнить пресловутую анкету, которая для Ильгет стала загадочным и непреодолимым препятствием. В третьей школе просто закрыли набор для лиц старше 23 лет...