Он здесь, Мария, здесь! Он — рядом, как всегда,() Как ветерок степной, как горная вода, Как птица в небесах бездонных над тобой — В любом из дней земных и в стороне любой... Всё так же ласков взгляд, всё так же речь нежна, — И слышно, как звучит: «Что плачешь ты, жена?» За блеском слёз твоих — в незримой тишине... Он здесь, Мария, здесь!.. И вы — наедине.
Ильгет долго молчала, как принято на Квирине, потом попросила.
— Еще раз.
— Правда? Тебе понравилось? Это написал Рэйгес.
— Я даже не знаю такого... надо будет еще посмотреть его стихи.
— Ну а теперь спой, пожалуйста, Иль!
Она подумала и запела на лонгинском старую ярнийскую песню.
К стенам, где кладку седых камней (15)
Плавит тепло лучей.
Мы направляем своих коней
И острия мечей...
Арнис сразу подхватил, и получилось у них вдвоем здорово, Ильгет даже жмурилась от удовольствия.
Есть два пути, либо славить Свет,
Либо сражаться с тьмой.
Смертью венчается мой обет,
Как и противник мой...
Потом вместе они вспомнили «фирменное» — из переводов Иволги.
Эх, дороги, пыль да туман.
Холода, тревоги, да степной бурьян.
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей.
Голоса их звенели, сливаясь, в полумраке, и трепетали огоньки свечей, и прозрачный потолок открывал взгляду неподвижные россыпи мерцающих звезд и скользящие бортовые огни летящих в ночь.
— Знаешь, — тихо сказала Ильгет, — я одного не могу понять — как я могла ошибиться? Я в глубине души всегда знала, что встречу тебя. Именно тебя. Как я могла потерять столько времени? Так бессмысленно?
— Тебя заставили потерять, Иль. Это не твоя вина. Ты все равно стала совершенством.
— Совершенства же нет, Арнис, ты знаешь.
— Нет, но мне кажется, что ты как раз...
— Ну ладно, глупый это разговор, — улыбнулась Ильгет. Они уже не раз заговаривали об этом, ей всегда казалось, что Арнис полностью лишен грехов и вообще каких-либо недостатков (в отличие от нее), Арнису же казалось как раз наоборот, что она — совершенство.
— Да, ты права. Солнце мое.
Арнис прижал к себе голову Ильгет, шелковистые, легкие волосы. Ильгет подняла к нему радостное лицо, и Арнис поцеловал ее.
— Моя прекрасная... милая моя. Радость, — прошептал он.
Да, любовь моя, да... Я подниму тебя и унесу на руках. Далеко. Туда, где можно забыть обо всем, где можно просто жить... Сбрось одежду, она больше нам не нужна.
Да, мой любимый... Я держу тебя в ладонях — видишь? Мы скользим с волны на волну, и это — вечность.
Я знаю, что такое вечность. Это то, что сейчас... Когда нет ни потом, ни вчера. Я согрею тебя, как замерзшую птичку. Ты вся, вся моя, ты мой свет, моя жизнь.
Арнис, как всегда, проснулся первым. Вспомнил, что сегодня суббота. Мало того, день полностью свободен — вообще никаких планов. Завтра они собирались встретиться с Дангом и детьми, раз уж крестники Ильгет соскучились (хотя когда Данг был на Квирине, Ильгет общалась с ними меньше). А сегодня... надо что-то придумать особенное. Ведь праздник, мысленно улыбнулся Арнис. Опять праздник, и опять надо что-то придумать.
Фитюлька, похоже, спала. Арнис подпер голову рукой и молча смотрел на спящее лицо Ильгет. Ресницы не трепетали, отбрасывали едва заметную тень на щеки. Господи, какое у нее необыкновенно прекрасное лицо! Арнис сейчас ощущал свое тело до самой последней клеточки таким счастливым, таким успокоенным... он даже и вспомнить не мог всех деталей того, что произошло вчера. Но это чудо, Господи, подумал он. Какая бы смерть мне ни грозила, буду умирать — и вспомню это чудо. Как хорошо с Ильгет... все хорошо — сидеть рядом с ней, петь вместе, дитя воспитывать, ужинать, гулять по Набережной, тренироваться, и то хорошо. Но вот это... все равно, как ни говори, вот это, то, что например, вчера произошло — самый пронзительный и страшный, самый трогательный дар от Тебя, Господи, нам двоим. Спасибо за все, Господи, сказал он искренне, я знаю теперь, что ничего в моей жизни, и в жизни Ильгет не было напрасным, не было зря, может быть, конечно, даже очень возможно, что я еще буду бунтовать и обижаться на Тебя, Ты ведь знаешь, какой я, но вот сейчас я уверен, что такого счастья, которое Ты мне дал, просто больше не бывает.
Чистое, нежное такое лицо Ильгет, чуть-чуть шевелятся ресницы, ласковый изгиб губ, и чуть-чуть слишком натянута кожа на скулы, ей нужна округлая детская мягкость, но какое там... И четыре родинки горят на коже знаком беды. Они не делают ее лицо менее совершенным, зато делают его — единственным. Больше такого нет и быть не может, и я так люблю именно это лицо, хотя и знаю, что это не родинки, и даже, может, потому, что знаю... потому любовь эта такая светлая и смертельная.
Арнис неслышно соскользнул с кровати, вроде бы, малышка заворочалась там за стеной. Он заглянул в детскую. Арли сидела в своей кроватке. Она уже научилась не кричать сразу, просыпаясь, спокойно некоторое время играть одна. Увидев отца, она заулыбалась, подтянувшись за перильца, встала, потянула к нему ручки.
— Па-па!
Транспортный ландер «Альбатрос-17» уже поднялся выше облаков. Ильгет со смешанным чувством — легкого восторга и опасения — смотрела вокруг. Летунов собралось человек десять, все в ярких — оранжевых и голубых — бикрах облегченного варианта, затянутых черными гравипоясами почти до подмышек. Сквозь фонарь машины било яркое солнце. Дежурный пилот — молоденькая девушка — объявила громко:
— Товарищи! Мы достигли заданной высоты 9 тысяч триста метров. Можно начинать прыжки.
И все — очень просто. Арнис посмотрел на Ильгет, поднялся и пошел к выходу.
Скользнул через узкий люк и исчез. Ильгет почувствовала страх и сильное нежелание прыгать вообще... какого черта ее понесло сюда? Идиотизм. Ну ладно, квиринцы все чокнутые, у них развлечения такие. Но ей-то зачем, сидела бы, читала что-нибудь... Ладно, что ж теперь делать, люди ждут сзади. Ильгет села и нырнула ногами вперед в люк.