Это был, пожалуй, один из самых тяжёлых уроков в моей жизни.
Что-то не так
Мы выросли в обществе, в котором были свои идеалы. Всё, что не соответствовало идеалам, подлежало осуждению. Нас так воспитали. Ты должен соответствовать норме. Должен дать клятву октябрёнка. Потом – клятву пионера. Твой путь, казалось, предначертан. Есть соответствующие норме, есть отклоняющиеся, они плохие и достойны осуждения. Среднего не дано.
Есть Родина, есть враг, который хочет разрушить её. Если ты учишься – должен учиться хорошо. Ты должен. Другого не дано. Почему-то нам так внушили. Так поступают хорошие. Если хочешь быть хорошей – делай так.
При всём этом меня никогда не покидало чувство, что что-то в этом не так. Когда однажды на линейке выставили некоторых старшеклассниц перед всей школой за то, что они покрасили волосы хной, мне это было непонятно. Это чувствовалось неправильным. Девчонки захотели быть красивыми, попробовать новый цвет. Разве они заслужили такое наказание?
Нет ничего хуже всеобщего осуждения. Это бичевание. Когда тебя выделяют из толпы и кричат: «Позор тебе, позор!» Нет, так быть не должно…
Джигида
Недавно мы были в гостях у сестры. Обходили с ней клумбы и кусты со смородиной, что растут у них в саду. Желтые и красные бусинки смородины поспевают уже на ветках, украсив их пышными гроздьями. Наливаются они кисло-сладким соком, и просвечивают зёрнышки сквозь прозрачную кожицу. Крупные, ещё пока зелёные, с розовыми боками сердечки-клубнички склонились к земле, спрятавшись под зелёными листьями.
«А я джигиду посадила! – говорит мне радостно сестра. – Вот она!»
И правда. Низкий саженец с серебристо-зелёной шевелюрой поселился на клумбе возле клубники. Будет дерево большое. Будут ягоды на нём.
«Как тогда у нас, помнишь, была джигида?» – говорит сестра, поглаживая листочки крохотного деревца-малыша.
«Да!..» – отвечаю я и возвращаюсь снова в детство…
Росла у нас джигида в лесозащите вдоль железной дороги. Как раз у тупика, где проходили ржавые рельсы и куда давно уже не спускали поезда. Весной цвела она густо жёлтыми ароматными цветами, чем-то похожими на ваниль. А к осени, как раз к сентябрю, когда начиналась школа, поспевали на длинных гибких ветках с узкими серебристо-зелёными листьями вкусные ягоды с мучнистой мякотью и коричневой продолговатой косточкой внутри.
Джигида была терпко-сладкая на вкус. Ещё не совсем спелые ягоды лучше не пробовать – онемеет слизистая оболочка рта, и никакого вкуса не чувствуется, хочется только побыстрее избавиться от неприятного ощущения. А когда они созревают, особенно после первых сентябрьских морозов, то можно ими вдоволь насладиться.
Возвращаясь из школы домой, мы останавливались возле кустов с джигидой и собирали с тонких веток серебристо-пушистые гроздья.
Джигида – это вкус детства. Когда-то мы были детьми и были безгранично счастливы. Потом мы выросли и потеряли нашу радость. И потом, став совсем большими, ищем эту радость везде, вспоминая где же можно её найти. И находим её, кроме всего остального, что может быть важным для счастья, в знакомой с детства джигиде.
Осенние заботы
Первые морозы приходили уже в августе. Ночью. Они оставляли после себя тонкий иней на листьях. В огородах перед первыми заморозками снимали с кустов помидоры. Ночные морозы были беспощадны. Люди берегли свои посадки, укрывая грядки на ночь одеялами.
С сентября уже понемногу готовились к зиме. Складывали выкопанную картошку в погреб. Утепляли оконные рамы, забивая щели ватой и заклеивая их тонкими полосками старой простыни, смоченной в клейстере.
Запасались кормом для скота: сеном, комбикормом, пшеницей для кур. Заготавливали уголь и дрова для отопления.
На дрова привозили на тракторе из дальних лесков старые сухие брёвна. Во дворе ставили большие козлы, клали на них брёвна и распиливали. Простой пилой или электрической. Большая злая пила с двумя ручками требовала к себе двойного внимания. В одиночку не справиться было с ней. Только вдвоём. А электрическая громко кричала на всю улицу, вонзаясь в сухую плоть бревна зубастым диском. Угрюмый топор обрушивается с силой на обрубок, рассекая его на обломки, обнажая бледно-розовое тело сухого древа.
Дрова складывали в передний угол сарая, в углярку. Там, в темноте, прятался уголь, поблёскивая своими гладкими гранями, отражая падавший со входа свет.
Хороший уголь всегда лёгкий, он мягко шуршит, когда набираешь его лопатой, в нём мало песка. Он охотно загорается в печке, и нет с ним никаких забот. Плохой уголь – тёмный, мелкий и тусклый. Он не хочет гореть, а только дымится. Когда берёшь уголь на растопку в дом, выбираешь сначала лопатой камни покрупнее, потом подбираешь с кучи мелкие куски. Вот и полное уже ведро.