— Скоро уже три часа утра. Идемте. Это будет продолжаться до самого рассвета.
Мы незаметно выскользнули из «дворца». Холодный пронзительный ветер шумел в джунглях. Питамбаран зажег факел, и минут через тридцать мы были уже в его хижине. Около очага, свернувшись калачиком, безмятежно спал Чинмайя…
Утром я открыла глаза и сразу увидела несколько голов, торчавших в маленьком окошке. Я приподнялась, и головы исчезли. Потом снова появились.
— Амма! — позвала меня одна из них.
Я вышла из хижины. Человек пятнадцать женщин стояли около входа. Я поздоровалась. Женщины окружили меня и стали совать бананы.
— Спасибо. Но зачем так много?
— Амма, у тебя длинный путь, — зашумели они. — Мы не знаем, где Россия, но это, должно быть, очень далеко. А в дороге надо есть.
— Но до России этих бананов все равно не хватит.
— Мы принесем еще, — всполошились маннаны.
— Не надо, не надо, хватит.
— Амма, — сказала молоденькая девушка, — оставайся с нами. Мы тебе построим такую же хижину, как у учителя.
Предложение было заманчивым. Но как бывает в жизни, обстоятельства всегда сильнее нас. Я вынуждена была отказаться.
…До деревушки Канчияр, где мы надеялись поймать машину, нас провожали человек двадцать взрослых маннанов и множество ребятишек во главе с Питамбараном.
Когда мы проходили одну из окраинных хижин селения, я вдруг услышала доносившийся оттуда горестный плач нескольких человек и невольно остановилась.
— Что здесь случилось, мистер Питамбаран?
— О, в этой хижине год назад умер старик, а сегодня годовщина смерти. По обычаю маннанов, родственники собираются в этот день и плачут над могилой. Вы ведь знаете наверно, что маннаны не кремируют своих покойников, а хоронят в земле.
А где же могила умершего старика? Почему плачут здесь, около хижины?
У маннанов нет кладбищ, и они хоронят умерших рядом со своими хижинами. Чтобы все оставались вместе. Вместе с покойником закапывают и его личные вещи. На похоронах главный плакальщик — племянник, а не сын. Мигом устраивают поминки. Родственники едят только варенный рис. То же меню они должны соблюдать в течение семи дней после погребения. Только вареный рис два раза и день. Это своеобразный обряд очищения. И каждый год плачут по умершему как сегодня.
Мы уже прошли хижину, а горестный плач еще долго слышался нам вслед.
…В Канчияре на деревенской площади стоял король в окружении своих подданных. Как только они увидели нас, то покинули короля и устремились за нами. Король было тоже побежал, но потом, очевидно вспомнив о своем королевском достоинстве, замедлил шаги и остался посреди площади в гордом одиночестве.
ДЛИННЫЕ МИЛИ ГОРНЫХ ДОРОГ
От Тхеккади до Купили — 3 мили
От Кумили до Девиколама — 63 мили
От Девиколама до Муннара — 5 миль
От Муннара до Удамалпета — 54 мили
От Удамалпета до Поллачи — 18 миль
От Поллачи до Парамбикулама — 40 миль
Снова дорога. Мы едем теперь из дистрикта Коттаям в дистрикт Палгхат. От Кумили дорога поворачивает на север. Населенных мест почти нет. С обнаженных гранитных утесов срываются шумные водопады и исчезают в зеленом море зарослей. Кое-где видны хижины, построенные прямо на деревьях: ночью внизу находиться опасно. По обочине горной дороги и по склонам гор тянутся заросли кардамона. Кое-где трава между кустами расчищена. Это кардамоновые плантации. Но в большинстве случаев кардамон растет диким образом. И место это называется Кардамоновы горы.
Перевалив Кардамоновы горы, автобус выезжает к Западным Гхатам. Здесь, на стыке Кардамоновых гор и Западных Гхат, — унылая и мрачная горная долина. Красноватые гранитные скалы, лишенные какой-либо растительности, угрюмо нависают над чахлыми, с жесткими листьями кустами. Не слышно обычного гомона птиц. Мертвая, давящая тишина. Ее нарушает только прерывистый рокот мотора нашего автобуса. На сухой, потрескавшейся от зноя земле не заметно никаких признаков жизни. Ни речки, ни ручейка…
— Место, проклятое богом, — ворчит крестьянин-старик. — Скорей бы уж проехать.
Тоскливо-тревожное настроение овладевает пассажирами. Умолкают разговоры, и только старик продолжает бубнить что-то себе под нос. Наконец автобус минует неприветливую долину. Мрачные, голые скалы остаются где-то позади, и снова в окна автобуса врываются лесная свежесть и птичьи голоса. Дорога идет вверх. Ее ускользающая петляющая лента прижимается к крутым склонам. Обочина дороги отвесно обрывается вниз километра на два. На крутых поворотах, когда исчезает лежащая впереди полоса дороги, кажется, что автобус сейчас сорвется с нее, как с взлетной дорожки, и полетит в сияющую голубую высь или рухнет в бездну.