Я не знала, что теперь делать. Все вздыхали и смотрели на меня.
— А у вас слоны есть? — спросил кто-то.
— Нет.
— Охо, охо, — снова зашумели все. — У них даже слонов нет. Откуда человек может знать, что теперь делать?
— Ну, а вы что делаете, чтобы охранять поля от диких слонов? — вышла я из затруднительного положения.
— Мы ночью бьем в барабаны и зажигаем огонь. Слоны пугаются и уходят.
— А что же случилось вчера ночью, почему слон не испугался?
— Пусть скажет тот, кто виноват.
Но виновника среди присутствующих не оказалось. Он благоразумно скрылся.
— Ему стыдно перед гостем, — объяснили мне. — Ведь он уснул, и наш барабан замолк.
Потом я заметила, что поля маннанов обнесены высокой бамбуковой изгородью. Это тоже от слонов. Однако животные нередко ломают изгородь.
Подошла высокая женщина. За ее спиной висел довольно упитанный малыш, привязанный к матери полосой ткани.
— Теперь пойдем ко мне в гости, — сказала она тоном, не терпящим возражений.
Я поднялась, и мы всем селением двинулись в гости к Лакшми — так звали женщину. Хижина Лакшми, как и все другие хижины в селении, была построена из бамбуковых жердей. Крыша и стены были оплетены пальмовыми листьями. Высота хижины составляла метра три. Окон не было, свет проникал через три открытых дверных проема. Стоял специфический запах дыма и еще чего-то мне незнакомого. Жерди на потолке закоптились, и с них свисали пропыленные лохмотья сажи. По правую и левую сторону от основного помещения были отгорожены небольшие каморки; стенки в перегородках, отделявших эти каморки, не доходили до потолка. В одной из каморок хранились циновки и домашняя утварь. Мебели не было. Под крышей висели глиняные горшки и бамбуковые сосуды. На земляном полу у тлеющего костра лежало несколько циновок — это была спальня. На противоположной стороне находился другой очаг. Здесь на трех вертикальных камнях стоял глиняный горшок, в нем варился рис. Недалеко от этого был подвешен тростниковый мат, на котором обычно сушат рис, а под ним разводят огонь.
― А в другой маленькой комнате у вас кто-нибудь живет? — спросила я Лакшми.
― Да, Танга и Раджу. Танга — моя дочь, — пояснила она, — а Раджу ее муж.
— Это я Танга. — В дверном проеме появилась тоненькая девушка лет шестнадцати.
― А где Раджу?
― Он спрятался, — засмеялась девушка. — Он стесняется. Раджу! — позвала она.
Однако в каморке по-прежнему не было движения. Раджу затаился.
— Пойдем к нему, — подтолкнула меня Лакшми.
Я заглянула в каморку. В углу, съежившись на циновке, сидел парень. Увидев меня, он прикрыл лицо ладонью, как стесняющаяся деревенская девушка.
— У вас все мужчины такие застенчивые? — спросила я.
— Большинство, — хихикнула Танга. — С ними очень трудно.
— Что же, они застенчивы как девушки?
— Как кто? — не поняла Танга.
— Почему как девушки? — вмешалась Лакшми. — Он застенчив как все молодые парни.
Теперь перестала понимать я. Только потом, когда я обнаружила, сколь сильны еще в родовой организации маннанов элементы матриархальных отношений, мне многое стало ясно. Эти отношения влияют на все стороны жизни племени. Застенчивый Раджу живет в доме матери своей жены. Обычай такого рода довольно распространен среди маннанов, очень многие мужчины в Маннанкоди живут в семьях своих жен. Девушка, выходя замуж, продолжает принадлежать к роду своей матери. Брачная церемония, как правило, происходит в доме невесты. Расходы по устройству свадьбы родители невесты поровну делят с родителями жениха. Жених же обязательно должен подарить невесте новое сари. Самая важная часть брачной церемонии — завязывание тали[2] на шее невесты. Этот обряд выполняет родственница жениха, в большинстве случаев — его сестра.
Старики племени хорошо помнят те времена, когда муж в обязательном порядке должен был жить в семье жены. Теперь времена меняются, и в племени появляются новые обычаи. Хотя старая традиция — селиться в семье жены — еще сильна, но уже появились случаи, когда мужчина требует, чтобы жена жила в его семье. Противоречия, возникающие на этой почве, приводят к частым разводам. Идет своеобразная борьба между матерями за дочерей и мужьями за жен. Нередко женщина, согласившаяся жить у мужа, уходит снова в семью матери. Поводом к этому служит то, что маннаны иногда на некоторое время покидают свои селения и трудятся в качестве поденщиков на соседних плантациях. Жены, воспитанные на матриархальных традициях, пользуются «благоприятным моментом», переселяются вновь в свои семьи и не хотят оттуда возвращаться, настаивая, чтобы мужья жили с ними там. А мужья не хотят. Они, владельцы небольшого заработка, начинают чувствовать себя материально независимыми и стараются занять в своей семье господствующее положение.