— Через пару лет он покроется прыщами и превратится в угловатого подростка.
— Это тоже возможно. Хотя вряд ли. Ты же помнишь Виктора Марченко?
— Это от Виктора?
— Да.
— Ну не знаю… Просто всему есть предел. Дети…
— Твой отец был не таким щепетильным, и дела у него шли получше.
— Тогда другое время было.
— Да, другое. Более опасное время. А сейчас все можно, все! А ты мандражируешь… ты ленив, Серж, ты просто ленив. — Вздохнул доктор. — Давай, забирай их. И пусть уже через полгодика начинают деньги приносить. Дети — товар дорогой. До того, как на них заказ будет, можно столько из них выжать, что с твоими привокзальными шлюшками ты за век не заработаешь. Воровать соплюшек в провинции тебе больше по душе, да? А эти детки, специально для работы выращенные, такие ухоженные и красивые — они тебе не по душе. Хотя бы в память об отце — забери их и займись ими.
Этот диалог я запомнила очень хорошо. Наверное устав от информационного голода, мой мозг живо впитывал в себя каждое новое впечатление. Я не поняла смысла этого разговора, теперь-то я понимаю, но тогда — нет. И все же запомнила. Если бы я сумела осознать еще тогда, то… нет, ничего не изменилось бы. Мы бы все равно безропотно поехали с Сержем.
Утром женщина со строгим лицом, та же, что привезла нас в больницу, зашла в нашу палату и приказала одеться. Внизу женщина усадила нас в машину на заднее сидение, а сама села за руль. Надо сказать, мы впервые оказались в легковой машине. И это было волнующее ощущение! Почувствовав, что Вика дрожит, я сжала ее ладонь. Мы так и не разговаривали с ней почти. Только короткие фразы время от времени. Мне казалось, что она чувствует себя очень несчастной, и это удивляло меня. Мне самой жизнь вокруг казалась очень интересной и полной невероятных приключений. Нужно было только протянуть руку! И все же, как я ни старалась развеселить Вику в эти дни, ничего не получалось. Руслан тоже был замкнут, но с ним мы иногда болтали. Наверное здесь, в машине, Ру ощущал себя счастливым, он же был мальчик. Мальчики обожают машины. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я запомнила эту первую и единственную поездку в настоящей машине, как катание на лучшем на свете аттракционе. Это было восхитительно! Осенний ветерок врывался в окно, и мои волосы щекотали лицо Руслана. Он хихикал и щипал меня за руку, в ответ я строила ему рожицы. Даже Вика перестала дрожать и заинтересованно смотрела на проносящиеся мимо здания. Настоящая жизнь! Лишь миг…
Машина остановилась, когда мы уже выехали за город. В лесу, мне показалось, что просто в самой глубокой глубине леса, стоял двухэтажный, какой-то странно некрасивый дом. Темный и мрачный, посреди этого душистого лесного мира. Женщина провела нас на второй этаж и подвела к двери. Перед дверью была решетка, и это показалось мне странным. Какое-то щемящее чувство пронзило меня, когда я услышала звук ключа в замке…
Я оторвалась от чтения, налила из графина воды и залпом выпила. Я была сильно возбуждена. Но, пожалуй, это возбуждение было похоже на то, какое испытываешь, читая захватывающую книгу. Нет, я не чувствовала, что все это написано мною! Более того, я не верила, что это правда, слишком похоже было на начало какого-нибудь романа. Я задумалась. На какой роман это похоже? Нет, не могла вспомнить… и в то же время начало истории казалось мне смутно знакомым, я несомненно уже читала это когда-то. Но может быть я не читала, а писала это когда-то? Как много страниц, исписанных мелким убористым почерком… моим почерком? Но я не знаю, какой у меня почерк. Когда я писала хоть что-нибудь своей собственной рукой? Розовый туман…
Ну вот. Только вышли с тренажерки, и я сразу сажусь за свой дневник. Надо сказать, это довольно увлекательное занятие — записывать свои воспоминания. И прекрасно помогает убивать время. Не понимаю, почему я раньше не занялась этим?! Сколько подробностей удалось бы сохранить! А теперь — только урывочные воспоминания…
На чем же я остановилась… ах да. Итак, нас привезли в новую нашу тюрьму. Ту, где мы находимся и по сей день. Большой некрасивый дом, где мы поселились, принадлежал тому самому Сержу. В глубине дома было несколько комнат, которые не имели окон, и которые вряд ли мог отыскать кто-то посторонний. Как бы дом в доме. Вот эти-то комнаты и предназначались для нас. И для других пленников. Сейчас, спустя много лет, все изменилось. Мы больше не живем в этих внутренних комнатах — нас переселили в обычные, где есть нормальные окна. Сначала там были решетки, но недавно и решетки сняли. Никто не боится, что мы сбежим. Окна можно даже открывать! Нам этого не разрешают, но когда мы уходим на обед, можно их открыть, чтобы проветрить. Но это сейчас. А тогда все было иначе.
Одна комната была спальней. В ней стояло четыре двуспальные кровати. Когда жильцов было много, приходилось спать по двое или по трое на кровати. Мы трое почти всегда спали вместе на одной кровати. Как-то так повелось. Даже в самые жаркие дни в комнатах было прохладно благодаря кондиционерам, а в спальне даже холодно. Поэтому мы, переплетясь под одеялом ногами и руками, согревали друг друга. Кроме спальни, были еще гостиная и столовая. В гостиной большой телевизор, который вскоре сменила настенная панель, и стеллажи с книгами. Серж говорил, что раньше это была комната его отца, и все книги принадлежали ему. Телевизор и книги — это были главные доступные нам развлечения. И способы познания внешнего мира. Надо сказать, книги были самыми разносортными. От тяжелых томов классики, потрепанных учебников по психологии и медицине до дешевых книжонок в мягких обложках. В нижних ящиках лежали груды ярких журналов с машинами и голыми женщинами. Трудно было представить, глядя на это собрание, что за человек был отец Сержа. Хотя, если предположить, что пленники содержались в этом доме и раньше, то вполне возможно, что журналы и дешевые книжицы предназначались именно для них. Вероятно, после смерти отца Сержа, пленников стали держать в его комнате, все журналы были перенесены сюда и смешались с его книгами. Про столовую могу сказать только, что она отличалась тем, что в ней были окна. Поэтому когда приходило время еды, я воспринимала это почти как прогулку. В теплое время окна открывались, и мы могли наслаждаться свежим лесным воздухом, пением птиц, шуршанием листвы…
Впрочем, наши тюремщики ничем не рисковали, окна в те дни были надежно заделаны чугунными решетками. Якобы декоративными. Помнится, Ру не раз изучал их в те редкие моменты, когда рядом не крутилась тетя Лена, наша кухарка-надзирательница. Это была не та женщина, что привезла нас сюда. Ту звали Лариса Павловна, и она была совершенно неприступной и чопорной особой. Просто героиня романов Диккенса. Иногда Лариса Павловна появлялась в доме, обычно для того, чтобы забрать кого-то из пленников или если в дом наведывался важный клиент. Тогда она следила за тем, чтобы все было выполнено по высшему разряду. Наверное Лариса Павловна была кем-то типа специалиста по связям с общественностью. Неизменно холодная, жесткая и деловая.
А тетя Лена, напротив, была всегда оживлена и говорлива. Она много шутила и развлекала нас разными байками из внешнего мира. Но не надо думать, что она излучала доброту и мы, несчастные детки, всей душой к ней потянулись. Я очень быстро раскусила гнусную натуру этой дамы. Это было просто, нужно было лишь задуматься о том, что заставляет эту милую, якобы, женщину, трудиться на благо Сержа в этом ужасном заведении и все становилось на свои места. Жадность и деньги. Да, бывают такие женщины, которые, будучи по природе своей веселыми и располагающими, ради денег способны на все. У них в голове работает мощный оправдательный аппарат. Они уверены, что правы на сто процентов. Например, тетя Лена одна растила сына, и ей нужны были деньги, чтобы он смог поступить в институт. Нужны были деньги на то, чтобы одевать его и хорошо кормить. Она сама говорила об этом. Она ОПРАВДЫВАЛА себя этим. Чего стоила кучка пленников, если на кон было поставлено материальное благополучие ее собственного отпрыска! Я несколько раз читала про подобных дам, поэтому мне не составило труда разгадать простую бесхитростную душу нашей тети Лены. Мы часто обсуждали ее с моими друзьями. Мы вообще много чего обсуждали, пытаясь докопаться до истины. Нам были интересны люди и пути, по которым следовали их мысли. Почему кто-то поступал так, а не иначе. Книги и телевизор давали много, но реальные люди были в стократ интересней. А поскольку доступ к реальным людям у нас был очень небольшой, приходилось присматриваться к тем, кто попадал в поле зрения. Тетя Лена была изучена и разложена по полочкам от и до. Так истрепана, что в конце концов стала нам просто не интересна. Поначалу мы много говорили с ней. Расспрашивали о ее жизни, молодости, сыне. Она охотно рассказывала, она вообще была любительница поболтать. Когда мы взяли от нее все, что могли взять, она перестала для нас существовать как живой объект. В первое время она очень обижалась, и совершенно не могла понять, почему мы внезапно перестали говорить с ней, и даже взглядом не задерживались на ее личности. Мы перестали слушать ее и выполнять ее просьбы. Просто приходили, ели, болтая между собой, и уходили. Она пожаловалась Сержу, но тот ничем не мог ей помочь. Мы вели себя хорошо, и совершенно не были обязаны общаться с персоналом. На всякий случай, я все-таки объяснила ему, что разговаривать с табуреткой или шкафом для посуды нам совершенно не приходит в голову. И если Сержу непременно нужно, чтобы мы разговаривали с тетей Леной, то пусть он назовет десять различий, которые есть между тетей Леной и вышеупомянутыми предметами. Серж рассмеялся, и сказал, что все понял. К тому времени Серж уже почти был у меня на крючке. К тому времени я уже научилась немного разбираться в людях. Когда от чего-то зависит твоя жизнь, ты схватываешь это налету. Моя жизнь зависела от того, насколько я знаю людей.