— Издалека приехали?
Оказывается, из Мценска, лежащего отсюда в двенадцати километрах. По совету учителя на велосипедах решили объехать места, «про которые сказано у Тургенева». По карте я помог мальчишкам определить дорогу на Бежин луг. Потом мы вместе слушали птиц. Ребятишки жевали стебельки щавеля. Я листал книжку, знакомую людям уже несколько поколений...
Неопытный человек скажет, что все соловьи поют одинаково. Совсем нет. Даже в одном саду певцы разные. И есть места в России, где соловьи поют особенно хорошо. Совсем не зря, например, вошли в поговорку «курские соловьи». В курских садах, по оврагам и над ручьями, заросшими черемухой, крапивой и ежевикой, живут певцы необычайного голоса и старания. Замечено это было давно. Это мнение знатоки не меняют и по нынешний день.
Трудно сказать, откуда в курских садах пошла «соловьиная школа». Но она существует. Соловей хоть и родится певцом, все-таки не станет мастером, если не будет учиться у стариков. Конечно, и тут все решает природное дарование. Один учись не учись — пять колен, и вся его песня. Много средних певцов — семиколенная песня обычное дело. Мастер же такие чудеса, такие тонкости выделывает — знатоки плачут от счастья, услыхав однажды такую песню. Десять — пятнадцать колен, и все отточено, отделано, без путаницы и промедления. В одном коленце — черный дятел желна проплакал, в другом — разбойничий свист, потом коршун заклыкал: клы-клы-клы... Иной из певцов изобразит кукушкин клекот в момент перелета, птицей юлой затрепещет. И есть одно коленце, довольно распространенное, названное во всех местах одинаково — «лешева дудка».
Лешева дудка! Произнесите вслух два этих слова, и вы почувствуете немой восторг человека, уловившего в песне что-то знакомое всякому, кто хоть один раз бывал ночью в лесу...
О соловьях можно писать целый трактат. И в нем должное надо отдать не только таланту певца, но и, так сказать, композиторской способности соловьиного рода. С величайшим вкусом отбираются в песню самые яркие из лесных звуков. И эта работа лучше всего получается у соловьев курских.
Соловьев в усадьбе Тургенева, видимо, следует называть орловскими соловьями. Это близкая родня курским. И хотя тургеневский Ермолай без большой похвалы отзывался о местных певцах, для новой стереофонической пластинки лесных голосов Борис Вепринцев решил записать именно спасско-лутовиновских соловьев... И вот мы выбрали, кажется, самое подходящее время. Наплывает ночная гроза. Где-то уже не очень далеко погромыхивает. Тишина и темнота навалились на черный оцепеневший парк. Все живое умолкло. Кроме соловьев... Вот она, лешева дудка! Рядом.
Кажется, рукой шевельни и распугаешь певцов. Борис не торопится развязать мешочки с двумя микрофонами. По всему парку россыпи соловьев, можно не спеша выбирать. Кажется, там, вдалеке, лучшая песня... Теплые облака почти опустились на верхушки деревьев. Фонариком освещаем тропу. Стволы лип кажутся белыми. Соловьи не боятся света, но все-таки не спугнуть бы. В темноте, выставив вперед руки, добираемся наконец к пруду. Ощупью укрепляем два микрофона. Щелчок. Слышу, как в рюкзаке у Бориса начинают крутиться катушки. Когда-то, возможно, на этом месте ночью стоял Тургенев. И так же слушал. Сейчас поет очень дальний родственник того соловья... Борис отдает мне наушники. Слышно все: гром, неистовый соловьиный свист, невнятный шум поезда и... странный шорох — пошел дождь. Скорей, скорей сматывать провода и бегом через парк. Зашумели верхушки лип. Свет. Удар грома. Еще вспышка. Усадебный дом ослепительно белым квадратом на мгновение появляется из черноты. Ветер треплет отяжелевшие ветки...
Отряхиваемся под крышей. Буря утихомирилась. На землю, постепенно редея, падает тихий дождь.
— Поют...
Потушив свет, долго не можем уснуть. В мокрой темноте за окошком монотонно скрипит камышевка-сверчок и громко, неистово громко свистят и щелкают соловьи.
Обстановка старого дома Тургеневых хранится в Орле. Богатая библиотека — пять тысяч старинных книг. Стол, на котором ребенком Тургенев делал уроки и за которым потом писал. Бильярдный стол. Кровать. Большая черная икона в серебряном окладе, будто бы пожалованная роду Тургеневых Иваном Грозным.
И тут же — красная мантия Оксфордского университета, портрет писателя в этой мантии.
— Все подлинное — часы, рояль... — Хранитель музея, симпатичный, знающий и, видно, очень любящий свой Орел человек, поднял крышку рояля и тронул желтую клавишу. Бу-ум... протяжный, немного печальный звук. Такой же звук слышал Тургенев...
Я не знаю города, который не гордился бы кем-нибудь из своих земляков. Какой-нибудь маленький Рыльск, и вдруг узнаешь: отсюда пошел знаменитый путешественник Шелихов. Острогожск — жили Крамской, Рылеев. Тобольск — родина Менделеева, город сказочника Ершова... Словом, нет такого «питомника», где бы таланты «сеяли и выращивали». Любой угол земли может подарить миру способного человека. И все-таки есть места, загадочно богатые знатными земляками. И в этом смысле орловская земля выходит едва ли не на первое место. В городском музее писателей я прочитал под портретом Бунина слова: «Я рос... в том плодородном подстепье... где образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым...»