Хор дикторов ворвался вместе с ней в комнату г-на Сеньера.
«Только в паштетах Птижан есть питательная добавка!»
Г-н Сеньер застонал.
— Вы не могли бы заставить эту штуку замолчать хотя бы на минуту?
— Конечно, конечно, — согласилась мадам Мюре. — Сейчас я его выключу. У нас что-нибудь не в порядке?
«Благодаря нашей добавке паштеты Птижан невероятно питательны, но не приводят к полноте!»
— Сходите за моей женой, мне нужно судно.
— Разве вы не знаете, что сейчас час пик. К тому же, она едва справляется в лавке с двумя девчонками. Я сама подам вам судно.
Она поставила транзистор на ночной столик рядом с небоскребами из коробочек с лекарствами.
— Когда человек болен, какой может быть стыд? Повернитесь на бок. Еще, еще немножко. Все, можете лечь на спину. Вот и все!
«Благодаря питательной добавке, которая разрушает крахмал, паштеты Птижан насыщают вас, не перегружая клетки вашего тела!»
— Хотелось бы попробовать этот паштет, — сказала мадам Мюре. — Я попрошу мадам Сеньер принести пакетик из лавки. Это как раз то, что нужно вам с вашим животом.
Теперь песню трагическим голосом исполняла Далида. Ее тоже бросили. Можно подумать, что бедные женщины существуют только для того, чтобы их бросали.
«Может быть, стоит взять баночку паштета Птижан для Оливье, — подумала мадам Мюре. — Если добавить тертого сыра и приличный кусочек масла.» Оливье нужно пополнеть. Он быстро вырос и много работает. Ей так хотелось, чтобы он прибавил в весе.
Оливье остановился. На газоне справа от него что-то шевелилось. Бледное трепещущее пятно на темном фоне тронутой морозом травы словно цеплялось за последние проблески света перед окончательным наступлением сумерек. Это был раненый голубь, попытавшийся спастись, когда он приблизился. Оливье осторожно подобрал его. Его пальцы погрузились в теплые перья, и он уловил тревожное биение сердечка. Он приоткрыл свою канадку из коричневой ткани и спрятал перепуганную птицу в сохраняемое шерстью тепло.
Небо было светлым; ночь ожидалась холодной. Оливье просунул правую руку под куртку, чтобы удержать голубя, который едва не выпал, и направился к дому Патрика. Он уже был однажды поблизости, сопровождая приятеля, когда они шли пешком с юридического факультета. Патрик сдержанно улыбался, когда Оливье с пылом излагал свои мысли о том, что нужно все вокруг разрушить и создать заново. Сначала разрушить абсурдный мир несправедливости, а затем вместе со всеми построить новый мир. Родители Патрика жили на краю Марсова поля. Оливье еще ни разу не заходил к ним. Он нажал на кнопку звонка левой рукой.
Ему открыл Андре, личный секретарь мадам Вибье.
Господина Патрика еще не было дома, но он должен был скоро прийти.
Андре пошел предупредить мадам Вибье, что друг ее сына ждет его в салоне. Она положила шариковую ручку на стол и сложила очки. Мадам занималась тем, что редактировала свою речь, которую должна была произнести послезавтра в Стокгольме. Она попросила Андре позвонить мистеру Кобану в ЮНЕСКО, чтобы уточнить цифры сбора риса в Индонезии в 64-м и 65-м годах и попытаться раздобыть цифры урожая в 66-м году. Мадам Вибье знала, что была слишком лирической натурой, ее фразы не всегда были достаточно строгими. А участникам конгресса нужны прежде всего факты. Вернуться в Париж она собиралась во вторник самолетом, который прилетал в 9 часов утра. Андре должен был подготовить ответы на пришедшие за это время письма, ну, хотя бы на те, на которые сможет. У нее будет мало времени, потому что в 5 часов вечера должна лететь в Женеву. А у нее еще назначена встреча на 2 часа у Кариты.
— Получается, что Вы не сможете повидать месье? — спросил Андре. — Он вернется не раньше среды.
— Мы встретимся с ним в воскресенье в Лондоне, — сказала она. — Может быть, Патрик пригласит гостя пообедать. Предупредите Мариэтт. Да, вино, которое мы пили в обед, было неважным. Его поставил нам Фурке?