Но знала она и то, что больше никогда не сможет терпеть тяжесть массивного тела Теда. Даже одна только мысль о том, что он может потребовать от нее, вызвала у нее приступ тошноты, с которым она не смогла справиться. Она кинулась вниз по лестнице и едва успела добежать до ванной комнаты.
Вечером Джейн вела себя настолько беспокойно, что Ивонн позвонила врачу и сказала, что девушка требует второй укол, что она стонет и корчится в постели. Врач категорически запретил подчиняться требованиям больной. Он сказал, что у девушки, как ему кажется, было два наркотика: героин и этот юноша.
— Как его зовут? А, Оливье. Ей его не хватает, и она стремится компенсировать его отсутствие настоящим наркотиком. Но этого разрешить нельзя. Как долго будет отсутствовать этот молодой человек? Его появление оказало бы более сильный лечебный эффект, чем любое лекарство. Почему он уехал? Да, конечно, он должен зарабатывать на жизнь. Короче, так или иначе, но второго укола не должно быть! Ни в коем случае!
— Но что тогда можно сделать? Ведь она так страдает!
— Ничего. Вы ничем не можете помочь ей. Впрочем, будет лучше, если вы оставите ее одну. Тогда ей некому будет жаловаться, и она постепенно успокоится.
— Но вы уверены, что она не натворит глупостей?
— Каких еще глупостей?
— Ну, говорят, что иногда наркоманы, лишенные наркотика, могут покончить с собой.
— В нашем случае такой опасности нет. Она знает, что получит свою дозу завтра утром. Конечно, она будет нервничать, мучиться, злиться, но будет терпеть до утра, потому что уверена, что утром снова попадет в свой отравленный рай. Оставьте ее. В ее страданиях есть доля шантажа. Когда вы уйдете, она останется наедине со своим подлинным страданием. Конечно, в этом тоже нет ничего приятного, но она все же успокоится, станет думать про завтрашнее утро и постепенно заснет.
Когда на следующее утро Джейн получила свою дозу, она преобразилась. Никогда еще она не выглядела такой жизнерадостной. Лекарство, добавленное к раствору героина, смягчало его вредное воздействие. После показавшейся бесконечной ночи страданий, ставших под утро почти невыносимыми, к ней пришел покой, и она вспомнила о любимом, в ней проснулась уверенность в счастье, ожидавшем ее с Оливье. Ее лучившееся лицо, посвежело и казалось ясным, словно у ребенка; глаза, и так большие, казались еще больше. Ивонн, увидев девушку такой прелестной, еще раз сказала, что Оливье скоро вернется. Джейн прижалась к ней и замурлыкала какую-то ирландскую песенку, но тут же остановилась, поцеловала Ивонн и пробормотала:
— Я люблю вас! Вы такая замечательная!
Ивонн затопила волна нежности и ужаса. Джейн, этот чудный ребенок, потерянная душа, могла быть ее дочерью. И тогда она сделала бы все возможное, чтобы защитить девушку, спасти, увезти отсюда; она почувствовала, что ей так нужен был кто-то, за кого нужно было бы сражаться, кто-то, бывший плотью от ее плоти, плодом ее любви. Детей у нее не было, был только любовник, красавец, словно сошедший с экрана, тогда как сама она была уже развалиной, отбросом, рабыней, объектом удовлетворения страсти для свиньи.
Что же касается Джейн, то врач не стал скрывать, что с большим трудом спас ее. По его словам, девушку можно было считать потерянной еще до того, как она выкурила свою первую сигарету с марихуаной. Очевидно, в ее семье произошло что-то такое, что причинило ей смертельную травму. Ее бегство в наркотический дурман было всего лишь затянувшейся агонией, замаскированной цветами и гитарой и питавшейся иллюзиями. По мере того, как одни иллюзии разрушались, она пыталась найти другие, более интенсивные, но столь же обманчивые. Но ей удалось найти свой единственный шанс.
— Как зовут этого парня? Ах, да, Оливье. Только он может спасти ее, остановить на пути, ведущем к гибели. Но где он сейчас, этот дуралей? Что он делает вдали от нее? Без него она может погибнуть. У нее почти не осталось воли к жизни!
Он добавил, что в письме, подготовленном им для больницы в Дели, говорилось, что юноша обязательно должен быть помещен в палату вместе с девушкой.
Джейн лучилась радостью. Она даже согласилась позавтракать куском хлеба с маслом, съела немного фруктов и выпила стакан молока яка. Она то и дело смеялась, повторяя: «Оливье. Я люблю его. Мой Оливье.»