Маринка заскочила на облучок и положила первую стрелу на тетиву. Она смогла. Его женщина.
В горле заклокотало яростью, вырвавшейся даже не «ура», а каким-то диким «р-р-р-ра-а-а-а-а!!!», подхваченным со всех сторон. Он скорее почувствовал, чем услышал свист стрелы. В приближающейся волне один вскинул руки и завалился под копыта. Три секунды. Второй. Три секунды. Третий. Три секунды. Четвёртый.
А потом они схлестнулись.
Оскаленные рты, бешеные глаза, кровь, крик, хрипы раненых, ржание коней, время перестало быть…
Внезапно что-то изменилось. Раскидывая басмачей, на поле кружились три огромных пантеры. Это были не просто звери, а словно воплощение льда, огня и тьмы. Они догоняли в безумстве разбегающихся бандитов, рвали, превращали в кучки пепла, в куски льда, в чёрных мумий с пустыми глазами…
Отряд, ощетинившись, сбился перед фургоном.
— Сокол, — хрипло спросил Палыч, — эт кто такие?
Сок, бинтующий Олегу рассечённую руку, только покачал головой:
— Первый раз такое вижу.
Пантеры закончили с басмачами и неторопливо пошли в их сторону.
— Вот бля, не сожрали бы, — высказался кто-то.
— Не подавились бы, — хмуро ответил ему другой голос.
Белоснежная, с голубым отливом, подошла первой, облизнула окровавленную морду и мягким переливчатым голосом сказала:
— Отвернитесь, нам надо переодеться…
АНГЕЛЫ ПАЛЫЧА
— Ты, бл*дь, по-имаешь, что я с ними спал? Ты понимаешь, Олежа? Это к-к… а-а-а… — Палыч растопырил перед лицом пальцы, не в силах описать бурю накрывающих его эмоций.
Нет, по порядку.
Отряд остался цел, не считая отдельных ран, не очень больших и не вызывающих опасений о сохранности жизни. Запуганных, оборванных и почти ничего не говорящих детей общим числом четырнадцать (на вид младшему — года четыре, старшей — десять) доставили до гостиницы, и сейчас ими занимались Марина, три сестры, хозяйка трактира и несколько её соседок. Мужики расползлись по гостеприимному заведению и приходили в себя, а отцы-командиры, уединившись в маленькой комнатушке, методично заливали пережитый шефом стресс. Нет, ещё не пережитый.
Палыч резко выдохнул, опрокинул в рот очередную стопку и зажмурился, занюхивая рукавом. Закуски они прихватили гораздо меньше, чем выпивки, а вылезать из укрытия не хотелось. С этикетки улыбалась маленькая огненная ящерка. Кажется, сперва у неё рот был закрыт? Или нет?
— Да забей ты, Палч! — Олег чувствовал, что вот-вот наступит откат; края предметов начинали слегка плыть. — Красивые девки! Так поют — м-м-м — зак… закачаишшшшься. И в случ чего — такой аф… аф… а-фи-генный козырь! Чик — и всех сожрали!
— Да⁈ А если они на меня обидятся, а?!! И голову мне откусят?..
Сок, давно уже разговаривающий очень чётко и правильно, широко открытыми глазами смотрел в середину столешницы, потом медленно повернулся к Палычу и тихо спросил:
— А если не голову?
Палыч внимательно посмотрел ему в глаза и допил оставшиеся полбутылки из горлышка.
За ним пришли ангелы. Точно. Не-е-ет, не те, которые с арфами и крылышками, а те, которые с огненными мечами и всем прилагающимся. Иначе, почему их прекрасные голоса отдаются в голове так, как будто их гвоздями забивают?..
— Я вам говорила, надо было сразу сказать! — первый голос, похож на жаворонка.
— Ага, хрен бы он нас с собой взял, — второй, более глубокий и бархатный. Что-то очень приятное с ними связано.
— А почему бы, кстати, и нет, девочки? Это ж три таких боевых единицы! — О! Этого ангела помню, он был там, когда все бегали вокруг, а я летал сверху и заглядывал им через плечо, да-да…
— Вот! И Марина со мной согласна! — ага, значит третьего ангела зовут Марина.
— Знаете что, девчонки… Как бы наши мужики не того… Не отъехали… — И четвёртого помню. Целая компания ангелов, зашибись…
— Сколько они выпили-то?
— Да, вроде, три бутылки.
— Ой, девочки! Тут под кроватью ещё!
— И под этой тоже! — стеклянный звон впивался в мозги стальными спицами.
— Так, я сейчас!
Кто-то хлопнул дверью, чуть башка не взорвалась. Кто-то продолжал звенеть в стеклянные колокольчики. Да боже мой, перестаньте уже…
Дверь хлопнула ещё раз.
— Голову держите!
— Это что?
— Универсальное противоядие, эльфийское!
— Давай живей!
Похоже, ему хотят оторвать голову. Ну, понятно. Чего ещё ожидать грешнику?
— Да глотай же, мать твою! — что-то кисло-сладкое потекло по языку. Похоже на лимон с сахаром. А ничего, вкусно. Голова, фаршированная лимоном. С сахаром. Оригинально.