Бин расхохотался.
Он смеялся, уронив голову на руки, смеялся над графиком, где из точки пересечения координат задорно выгибалась вверх упругая экспонента, - смеялся, всхлипывая, страшноватым недобрым и горьким смехом, не вытирая мокрого лица.
- Болваны… Все мы болваны с гипертрофированным самомнением… И только… Всех нас, молодых и старых, надо собрать, снять все регалии и смокинги… и физиков, и философов, и экономистов… в короткие штанишки… в первый класс… в младшую группу детсада… в песочники… в слюнявчики… Ну и Кормчий… Ну и молодчина… По носу зазнайкам, по носу…
Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
- Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кошмарная тайна нового века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного - как? Вы ведь тоже оказались не на высоте - ваш опыт пасовал перед карточным фокусом! Это вам тоже наука, тоже укор - вы оказались не способны защитить истину. Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все века, прошлые и будущие, требует верности и крови. Да, и крови, если потребуется! Помните это, земляне…
Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и ее морали, Шанин был непримирим.
- Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае ты не имеешь права так говорить. Ты можешь упрекать меня - я мало похож на супермена-разведчика из фантастических книг и ориентируюсь в обстановке хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее секреты. Но… Не суди Землю, Бин. Придет время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а только справедливое отсутствие жестокости. И мы умеем защищать истину. Не только словом, но и делом.
- Я не хотел тебя обидеть…
- Не меня, Бин, Землю!
- Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но такое надувательство… Мы полтораста лет стояли на коленях перед тремя простейшими маятниками! Полтораста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоившая и обжившая галактические просторы, ломала голову над самоделкой физика-недоучки! Как это назвать?
- Ты хочешь сказать… хочешь сказать, что этот заурядный гибрид…
- …и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего… Одно из решений в длинном ежедневном списке…
На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то проект или предложение - может, приказ заменить дуговые уличные фонари восковыми свечами, а может, план обводнения экваториальных пустынь - двигался скачками под каретки машинок.
- Что выпадет - «да», «нет» или «отложить»?
Шан прикинул на глаз расстояние от листка до машинок.
- Пожалуй, «да».
Бин долго присматривался к маятникам.
- Я ставлю на «отложить».
Когда лист проходил под штампом «да», шары включили «нет».
- Ты проиграл, Шан.
- Но и ты еще не выиграл.
- Вряд ли «нет» выпадет второй раз…
Шары выдали второе «нет». Завизированный лист поскакал куда положено, решение начало путь по канцелярским дорогам.
- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку… Бред какой-то.
- Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устройство разное. У рулетки двоичный код: угадал - не угадал, «да» - «нет». Если бы аппарат был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят процентов - половина его решений была бы правильной, а половина неправильной. И график работы можно было бы представить вот так… прямой линией…
- И что за прок от такого аппарата?
- Совершенно верно: проку от такого аппарата мало. Но если сделать еще третий маятник - слово «отложить», то есть, говоря на языке математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерности во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая превратится в экспоненту…
- Бин, я учил математику лет двадцать назад.
- Ну… Как бы объяснить попроще… Словом, вред от неправильного решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?