— Не знаю. Скорее, нет. Я пока еще не решил, что делать дальше. У меня есть еще время дойти до Свеи, но все ли я сделал тут, дома? — отвечал, подумав, Ворон.
— На этот вопрос ответить можешь только ты сам. — грустно улыбнувшись, проговорила хюльдра. — Я пойду, принесу еще дров, — и быстро выбежала за порог.
— Кажется, ты снова рискуешь, Ворон, — негромко произнес словенский нежить, спасший его от нёкка.
— С выбором у меня негусто, Дворовый. И, если я не путаю, это ведь ты позвал хюльдру?
— Лучше было бы дать тебе умереть? — возмущенно спросил маленький нежить. По голосу Ворон почувствовал, что тот оскорблен до глубины души.
— Я не упрекаю тебя, Дворовый, — успокаивающе произнес Рагнар. — Я просто ответил тебе, что выбора у меня теперь нет. Я не забыл и не забуду, что ты спас меня.
Нежить пробурчал что-то недовольное и замолчал. Ворон усмехнулся и прибавил:
— Когда мы построим дом, то выделим тебе там угол, и никому не будет позволено туда заходить. Это я тебе обещаю.
— Когда построим… — Повторил оттаявший Дворовый. — А вот когда? Мы еще даже не знаем, куда пойдем отсюда: в Свею, или снова будем шарахаться по Норвегии.
Тут вернулась с дровами хюльдра и села к очагу. Ворон подошел к ней, присел и приобнял за плечи. Хюльдра склонилась к нему, выронив из рук приготовленную для растопки чурку.
Так закончились поиски Рагнара Ворона.
Глава двадцать первая,
в которой Рагнар Ворон уходит от хюльдры
На следующий день Ворон проснулся поздно. Хюльдра спала рядом с ним, и ее волосы разметались по всей постели. Ворон задумчиво и нежно поглаживал их и пытался вспомнить что-то очень важное, то, что он увидел во сне. Единственное, что засело в памяти — это море. Он видел его во сне каждую ночь. Но всеми другими ночами это были просто радостные и светлые сны. А сегодня сон что-то сказал ему. Что-то такое, что могло помочь ему в дальнейшем. Но он не помнил. Ворон напрягся. Еще вспомнился парус, странный парус, где синие продольные полосы чередовались с белыми. Слышался гонг. Все. Остальное стерлось из памяти. Море, сине-белый парус, гонг. Все, что ему удалось выжать из себя. Ворон досадливо поморщился и собрался было вставать, как хюльдра обвила его руками и ногами и впилась в шею поцелуем. Рагнар усмехнулся и обнял ее.
Спустя какое-то время он лег на спину рядом с хюльдрой и спросил:
— Хюльдра, а ты умеешь разгадывать сны по их кусочкам? Я не могу вспомнить сон, а он, я чувствую, очень важен.
— Могу попробовать. Но сон подождет, а я не могу понять одну вещь — ответила хюльдра.
— Какую? — поинтересовался Рагнар.
— Почему я не оставлю тебя у себя. Ты ешь все, что я даю, пьешь все, что я даю, ты просто напрашиваешься на то, чтобы я не выдержала и отвела тебе глаза, приворожила, привязала к себе, оставила тебя здесь навеки. Но я не могу. Не могу — и все. Это странно и, наверное, неправильно? Не понимаю, ведь я больше всего хочу, чтобы ты остался со мной. Неужели тебе лучше будет снова спасать свою шкуру, стараясь дойти до Свеи, да и неизвестно еще, что будет потом?
— Наверное, потому, что ты не хочешь получить меня обманом, хюльдра. И еще потому, что я доверяю тебе. Тяжело и мерзко обманывать доверие любимого человека. И ты понимаешь, что я вряд ли смогу навеки осесть в лесах, а если и смог бы, то вряд ли был бы счастлив. Вся моя жизнь — война. А тебе же не приходило в голову выйти замуж, к примеру, за нёкка? Нет, так как это была бы глупость. Как между Скади и Ньёрдом — вы бы никогда не были счастливы в таком браке. Ее всегда тянуло в горы, а его — к морю.
— Да, ты прав. Но это так тяжело… — И хюльдра в голос разрыдалась. Ворон прижал ее к себе и гладил по волосам, пока та не успокоилась. Ему нечего было сказать хюльдре. Он встал с постели, оделся и вышел на двор.
Дворовый сидел на ограде из жердей и вид имел мрачный. Завидев Ворона, он посмотрел на него с укором. Ворон начал сердиться: все утро от него хотели чего-то такого, чего он дать просто не мог. Он понимал, чем вызвано недовольство Дворового, но все же сказал:
— А тебе я чем не угодил?
— Да ты сам знаешь. Просто я не пойму пока, что дальше: мы строим дом в Норвегии, идем в Свею, идем за тридевять морей в твою прекрасную землю, или попросту остаемся тут, у хюльдры?
— Подслушивал? — спросил Ворон недовольно.
— Я — Дворовый. Я во дворе. Пусть в чужом, но здесь мне подслушивать не надо, — надменно проговорил Дворовый, напомнив чем-то Ворону Гальфдана Черного на тинге, где того избрали королем.
— Дворовый, помнишь, я говорил тебе, что ты волен остаться в любом месте, если пожелаешь? Все осталось в силе. Я не хотел бы, чтобы ты ушел, но я понимаю тебя. Как мне не живется без моря и походов, так и тебе без своего двора. Мне просто пока нечего тебе дать или даже твердо пообещать что-то, — негромко произнес Ворон.
— Не для того я слонялся с тобой по всей Норвегии, чтобы остаться в первом же попавшемся дворе, — обиделся Дворовый.
— Давай договоримся, Дворовый? — предложил Ворон.
— Да понял, понял. Я не докучаю тебе с постройкой дома, а ты не говоришь мне о том, что я могу тебя оставить. Договорились, ладно, — отчаянно махнул лапкой Дворовый, спрыгнул с ограды и ушел в дом.
Ворон же решил обойти усадьбу хюльдры. Огромный двор, большой дом, немало скотины в хлевах, просто поразительно, как на такую большую усадьбу еще никто никогда не натыкался. Он усмехнулся, напомнив себе, что никто больше и не наткнется, пока хюльдра не пожелает. При мысли о хюльдре он помрачнел. Он чувствовал себя обязанным ей, и это раздражало. Подумав, он понял, что раздражает его не чувство благодарности, а то, что ему нечем отблагодарить эту влюбленную в него хюльдру, умницу, рукодельницу и красавицу. Скажи кому, от кого он отказался — примут за дурака, и будут правы, честно говоря. Он сел на бревно, лежащее в высокой траве, и призадумался. Его ждали в Свее, у него осталось еще какое-то незавершенное дело в Норвегии, а за морем его ждала новая земля, которую он сам и нашел. А самое главное, у него оставалось огромное море, которое он еще не все прошел. Пока он был жив, море будет его звать, и этот зов не перекрыть никому и ничем. Он мечтал пройти его все, увидеть земли, которые не видел еще ни один викинг. На это не хватит жизни, но жизнь, потраченная на это, может считаться прожитой достойно.
Ворон знал, что он будет тосковать по Норвегии. Ему никогда не забыть серые непримиримые скалы ее фьордов, ее свинцово-зеленого моря, ее полей и лесов, ее водопадов и тех, кто незримо живет по всей ее земле и воде. Неистово-гордые скалы фьордов Норвегии, растущие к небу каждый год, навсегда проросли в его сердце. Но эта земля стала чужой для него. Ему не победить короля, он признал это. А в таком случае король сделает все, чтобы он умер.
Ворон стукнул кулаком по бревну, в который раз проклиная свою глупость. Да, именно глупость и лень толкнули его взять работу у Хрольфа Пешехода. Кому было бы дело до вольного хевдинга, если бы он сам не напал на короля?! Вся Норвегия теперь ищет его.
Но Ворон понимал, что он просто отгораживается от самой главной беды. Ее он увидел над обрывом Норангенфьорда. Человек в синем плаще был в Норвегии, и он ищет его, Ворона. Ему здорово повезло, что первым его нашел Дворовый. Жалко, что человека в синем плаще не обмануть: он знает, что Ворон жив и будет искать его. Неизвестно, вечной ли преградой станет море, которое отделяет Норвегию от его новой земли. Но попробовать, в любом случае, стоит. Осталось совсем чуть-чуть — остаться живым, добраться до Свеи, надеяться, что его драккар уже там, а не сгорел в Нур-фьорде. Здесь, конечно, хорошо. Ни тебе забот, ни хлопот, и ты избавлен от своей главной беды — человека в синем плаще. Но гадать, сидя в безопасности о том, что его ждет снаружи, пожалуй, что долго не стоит. Надо быстрее приходить в себя и убираться отсюда. Помощью хюльдры в пути до Свеи он не воспользуется. Это было бы слишком жестоко по отношении к ней. И нечестно. Хватит и того, что он уже четвертый день пролеживает бока под ее кровом.