— А не многого ли ты хочешь, викинг? — прозвучал голос, — я несу два драккара, скрываю тебя от врагов, и избавил тебя от труда стоять у кормила.
— Ты прав, — согласился Ворон, — но человек так устроен. Получив одно, он тянется за другим.
— Так можно возжелать солнце и луну в кладовку, начав с медного гроша и селедки. И стать несчастным от этого. Человека надо обучать скромности и сдержанности… — В голосе тумана послышалась тоска. Он словно понимал что-то, недоступное Ворону, о чем не желал говорить.
— С тобой трудно говорить, туман, — сказал Ворон, помолчав.
— Тогда заткнись. Невелика радость разговаривать с человеком, — отрезал туман и замолк, только вода бурлила под килями драккаров. Вызвать его на разговор больше не удалось, и Ворон, прыгнув на «Морского Змея», стал сбрасывать за борт трупы викингов, снимая с них броню, если она была несильно повреждена. Собранные брони, шлемы и щиты, а также все найденное оружие, Ворон сложил под помостом. Драккар он решил оставить себе. Когда он вернулся на драккар сыновей Канута, то почувствовал волчий голод. Он уселся на рум, и тут же из его сумки вылез ошарашенный Дворовый. Он молча вскочил на скамью, взял кусок мяса и стал задумчиво его жевать.
— Что-то ты сам не свой, Дворовый, — ухмыльнулся Ворон.
— Немудрено, — ответил Дворовый. — Я думал, что я немало видел на своем веку, но я здорово ошибался. Последние дни я вижу такое, о чем даже не слышал. Даже на Кромке. Ну, тут понятно, у вас своя Кромка, у нас своя, но тем не менее. Одни сыновья Канута чего стоят! Двенадцать человек порубили, как хворост, хирд человек на семьдесят быстрее, чем сгорает в костре охапка сухой травы. Ты уверен, что с ними безопасно?
— А теперь выбора нет, — спокойно сказал Ворон. — Идем в Данию, потом идем в Свею. Сыновья Канута обещали мне, что мы будем в Свее вовремя. Я верю им. Ну, а если меня убьют по дороге, — то такова воля Одина, и такой длины была нитка Норн.
— Ну, тут спорить не приходиться — согласился Дворовый, — у нас нынче, куда ни кинь — всюду клин. А нельзя сразу пойти в Свею?
— Нет, нельзя. Я обещал им свою помощь и, кроме того, мне самому хочется напоследок зайти в Данию. Я ненавижу их так, как никого и никогда за свою жизнь.
— Всех? — негромко спросил Дворовый.
— Да, — резко бросил Ворон, — всех, до единого.
— А какую помощь ты можешь оказать сыновьям Канута, даже если сейчас, когда они бессильны, нас тащит и прячет багровый туман? А в бою кормчий не так и нужен.
— Не знаю, — отвечал Ворон, подумав, — действительно, странно.
— Вот и я про то же, — сказал Дворовый. Ворон не ответил.
Дворовый тяжело вздохнул и влез к Ворону на плечо. Рагнар улыбнулся. Драккары тихо резали волны, поскрипывали снасти, вихрем кружил багровый туман, сыновья Канута беспробудно спали, и море, пусть и скрытое сейчас от глаз, все-таки принадлежало им.
Так Рагнар Ворон продолжал свой путь в Данию.
Глава двадцать шестая,
в которой Рагнар Ворон приходит в Данию
Время под покровом багрового тумана тянулось очень долго. Ощущение усиливало еще то, что драккары, как казалось Рагнару, еле ползли по воде. Со скуки Ворон долго смотрел на буруны, разбегающиеся от киля драккара, но потом понял, что ему стало еще скучнее.
— Туман! — окликнул он, — долго ли еще ждать до пробуждения берсерков?
Но туман промолчал. По нему волнами пробегали золотые искры, и время от времени его пересекали малиновое всполохи. Он не пропускал света, и потому Ворон не мог даже определить день ли вокруг, ночь ли, утро или вечер. Дворовому не нравился туман, и он отсиживался в сумке.
Ворона тоже начинало раздражать это постоянное красноватое свечение, не меняющееся, хотя сам туман постоянно менял цвет — от нежно-розового до густого багрянца. Злило молчание и полная тишина, нарушаемая лишь негромким журчанием воды под килями драккаров. Ворон лег на палубу и заснул. Проснулся он все в том же окружении багрового тумана. Ворон кликнул Дворового, и они не спеша поели.
Ворон разбежался и прыгнул на «Морского Змея». Интересно, не прикажет ли Камешек бросить его, потому что он замедлит их ход? Но любой викинг понимал, что драккар — это настоящее сокровище и, может статься, Харальд вспомнит это. Интересно лишь то, сколько народу захочет идти с ним, и найдутся ли гребцы на «Морского Змея»?
Ворон уселся на носу «Морского Змея» и развлекался тем, что в который раз уже рассматривал свое копье. Оружие было великолепным, даже если бы и не являлось копьем Одина. Гладко отполированное древко из неизвестной ему древесины, утолщавшееся именно там, где было надо, словно копье сделали для него, Ворона. Синяя веревка, намотанная под наконечником копья, была так искусно увязана вокруг древка, что он опять не смог найти ни одного ее конца. А четырехгранный наконечник, легко пробивающий броню и кости, был сам по себе совершенен. Да, Рандвар не наврал ему. Копье это сделали не люди. Ворон не мог даже понять, из какого металла сделаны наконечник и насадка на тупой конец копья. Копье привносило в его жизнь уверенность и покой, стоило только посидеть с закрытыми глазами, положив копье на колени.
Туман вдруг перестал искриться и, казалось, надвинулся со всех сторон на Ворона.
— Откуда у тебя это копье? — спросил шелестящий голос с удивлением.
— Это копье Одина. Его дал мне по ошибке тролль Рандвар. Оно приносит удачу.
— Да… — с какой-то затаенной нежностью, сказал багровый туман, — я помню его. Тебе очень повезло, что оно досталось тебе. Береги его. Оно еще не раз поможет тебе.
— А где ты его видел? — поинтересовался Ворон.
— В горах, — неопределенно ответил багровый туман, — только тогда оно было намного длиннее.
— Его что — пилили потом? — спросил Ворон, почему-то оскорбясь.
— Нет, — в голосе багрового тумана слышалась улыбка, — просто его размеры напрямую зависят от владельца. Оно может стать и короче, как вот у тебя, и длиннее, если его, к примеру, возьмет горный тролль.
— Я не знал, — пробормотал Ворон, удивленный новыми свойствами копья.
— Да разве так уж важно все знать? — спросил голос. — Иногда знание убивает красоту или волшебство. Слишком много знаний, особенно при вашем неумении делать выводы, чаще всего только тяжелый, а часто и болезненный груз. Люди всегда будут тянуться к знаниям, знания будут калечить их души, а нередко и просто убивать, но людское племя не понимает, что можно, а что нельзя. Казалось бы, вот-вот и человек, наконец, исчезнет с лица земли. Ан не тут-то было: всегда что-то отводит его от самого края. Это очень обидно, Ворон.
— По-моему, люди сделали тебе много зла, туман, — сказал, помолчав, Ворон.
— Они просто делают много зла, а я вижу его. Какая разница, мне или тебе причинили зло, если мы оба видим его? Никакой. Для меня, — уточнил багровый туман. — Вы неустанно преувеличиваете зло в мире и кажется, что этому не будет конца. Вчера вы убили восемьдесят человек. За что? Тебе было трудно спрятаться, даже просто спрятать свою рожу, а Камешку соврать, что он впервые слышит про тебя? Но нет, куда там! Дух зверя разрывает людскую душу, и она вновь и вновь алкает битвы. Герои…
— Но Ингольф не поверил бы… — начал было Ворон, но туман брезгливо перебил его:
— Вот в этом ваше счастье. Вы не умеете видеть целое, а цепляетесь за отдельные картинки. При чем тут вчерашняя битва? Она могла быть и вчера, и завтра, а могла бы и не быть. Но вы все же ее осуществили.
— Мы воины, — безразлично ответил Ворон. — Так было, так будет.
— Само собой. Ума в вас вложить не удастся, думаю, никому. Единственно, в чем поднаторел человек, так это в изобретении способов убийства. Дальше будет еще хуже. А теперь сиди молча, я не желаю больше говорить с тобой. — И туман отступил от драккара.
— Поговорил с багровым туманом, Ворон? — раздался сиплый голос Камешка. — Не обращай внимания, он способен заговорить до смерти самого Локи.
— Пока не забыл, Камешек, — сказал Ворон, вернувшись на драккар сыновей Канута, — я рылся в твоей сумке, искал иглу и нитки, зашить лишние дырки в ваших шкурах. И еще — я взял с собой драккар короля, он может здорово пригодиться мне, если я доберусь до Свеи и встречу там своих.