На состоявшемся вслед за тем митинге, все выступавшие гневно осудили коварство немецко-фашистского руководства, растоптавшего договор о ненападении между СССР и Германией. Они единодушно заявили, что слушатели и начсостав полны желания стать в ряды тех, кто сейчас сражается с врагом.
Так все мирное отошло на второй план, уступив место тревоге и думам о фронте.
— Не пройдет много времени как фашистские войска будут разгромлены, — говорил командир нашей учебной группы майор Василий Дмитриевич Глушков, участник Народно-революционной войны в Испании. — Но для возмещения потерь и новых формирований потребуются командиры. И хотя жаль, что недоучимся, но фронт теперь — самое главное.
— А что нам сейчас делать в академии? За два года мы получили достаточные для войны знания, — безапелляционно заявлял старший лейтенант Боря Шумилов. — Кому, как не нам, быть сейчас на фронте?
Да, каждый из нас хотел, возможно, скорее попасть на фронт. «Фронтовые» настроения, ослабившие интерес к учебе, были, однако, непродолжительны. Конец им положило распоряжение вышестоящего командования о том, чтобы в месячный срок отработать наиболее важные темы третьего курса, после чего произвести выпуск. Академия перешла на удлиненный рабочий день, и главное внимание в учебе стало уделяться практической организации слушателями боя на местности.
Программа мер, разработанных ЦК ВКП (б) и Советским правительством в целях разгрома агрессора, наиболее полно была отражена в выступлении по радио 3-го июля Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина. Слово Сталина ассоциировалось со словом партии. Глубоко проник в сознание прозвучавший в выступлении призыв партии и правительства, не зная страха, до последней капли крови сражаться за советскую землю. Он раздался как набат и таковым сохранился в памяти.
Военкоматы наполнялись не только людьми, пришедшими по повесткам; их осаждали и добровольцы. Приведу эпизод, происшедший на одном из полевых занятий. Из группы колхозников, работавших на прополке картофеля, к нам подошла группа молодежи. Одна из девушек, поздоровавшись, спросила:
— Товарищи командиры, кто бы мог дать нам разъяснение?
— По какому вопросу? — осведомился наш тактический руководитель полковник Анатолий Семенович Лямцев.
— Мы в школе выучились на санитарок, сдали зачеты, имеем справки и значки «Готов к санитарной обороне». В военкомате просились на фронт, но нам отказали.
— А я просился на фронт красноармейцем, окончил 10 классов, «Ворошиловский стрелок», комсомолец, а меня не направляют, — перебивая девушку, заговорил юноша.
— Мы тоже комсомольцы и «Ворошиловские стрелки», — почти хором сообщили девушки.
Их глаза отражали и надежду, и мольбу, и беспокойство.
— А сколько вам лет?
— Ну… семнадцать, одной — шестнадцать.
— Потому и отказывают, что нет еще восемнадцати. Подрастете, тогда и возьмут.
— Нам-то было понятно их стремление!
В начале июля, в один из воскресных дней в числе отпущенных в Москву к семьям был и я. Пригороды и столица встретили нас наклеенными на окна бумажными крестами, выключенным уличным освещением и затемненными окнами в ночное время. Люди были непривычно молчаливы и озабочены.
Случайно совпало, что приехал к нам Иван, мой младший брат, слушатель Военной академии имени М.В.Фрунзе, только что переведенный на второй курс факультета противовоздушной обороны, старший лейтенант.
— Какая удача! Думал, увижу только Лизу и малышей, но и ты оказался дома, — радостно заговорил он. — А я, вот, как и мои однокурсники, убываю в Действующую армию.
— А как Ольга, Риточка? — волнуясь, спросила Лиза.
— Я — с вокзала, только что проводил их к ее родителям за Кострому.
В свои 22 года, он отправлялся уже на вторую войну, пройдя ранее советско-финляндскую, в ходе которой был дважды ранен. При прощании мы, наверное, думали одно и то же: надолго ли расстаемся? Увидимся ли? Склонный к шутке, Ваня сказал: