Когда вернулись, караванщики уже развели костер и повесили над ним большой котёл с водой.
— Хотите шмурзиков потискать? — спросил детей Серёга.
— Конечно! — Лёшка аж запрыгал от восторга.
— Но это не развлечение, — предупредил их водитель. — А ветеринарный осмотр. Надо проверить, как они переносят дорогу, дать им воды.
— И еды? — спросила Василиса.
— Нет, мы их по дороге не кормим, а то в клетках нагадят, перепачкаются, расстроятся и от расстройства заболеют. Они чистоплотные очень, а вот не есть могут дней пять свободно.
Серёга открывает клетку за клеткой, вынимает оттуда шмурзиков, внимательно рассматривает, потом передаёт Лёшке с Васькой — подержать. Шмурзики оказались на ощупь тёплые и очень-очень пушистые, как из ваты. Тискать их приятно, и им, похоже, это нравится — они урчат в ответ, как большие коты. Оказалось, что у них лапки, не заметные из-за густого цветного меха, а вот хвостов почти нет. Совсем коротенькие, как у зайцев.
Зверолов наливал им воду в поилки и, забрав у детей, засовывал обратно.
— Вот он, бедолага, — сказал он расстроенно, — боюсь, не дотянет…
Достал из клетки совсем небольшого, чуть больше мяча, когда-то ярко-синего, а теперь поблёкшего, со свалявшейся шерстью шмурзика. Тот расстроенно пискнул и посмотрел на Василису огромными грустными глазами цвета мёда.
— Что с ним, дядя Сергей? — спросил Лёшка.
— Ранили его. Кто-то в кого-то стрелял, а в него попали. А может, специально, или по дури пальнули. Люди-то разные бывают. Мы бы его не взяли, но сразу не заметили, а теперь чего уж. Помрёт, скорее всего, а жаль — он редкий, двухцветный. Смотри, сам синий, а пузичко жёлтое.
Василиса перевернула шмурзика на спину и увидела, что действительно, шерсть на брюшке у него совершено цыплячьего оранжевого оттенка. Шмурзик недовольно захныкал, ему стало больно.
— Так у него пуля внутри осталась, — сказала Васька, ощупывая зверька. — Вот здесь, в бедре, или как это у них называется…
— У съедобных животных это «окорочок», — засмеялся Серёга, — а у шмурзиков не знаю, я не ветеринар. Есть их, кстати, нельзя, потому что мутагена в мясе полно. Среди звероловов такие байки ходят насчёт того, что бывает с теми, кто по дури или с голодухи шмурза сожрал, что на ночь лучше не рассказывать. Может, и врут, конечно, но я бы проверять не стал.
— Да как их можно есть, вы что! — возмутилась Василиса. — Они же такие милые! А можно я его попробую вылечить? Хотя бы пулю вытащу…
— Ого, — удивился водитель, — а ты девочка многих талантов. И механик, и доктор?
— Я не доктор, но курс первой помощи военмедика проходила. Нас учили пули извлекать и раны перевязывать. Правда, я только на манекене пробовала.
— Ну что же, я думаю, он всё равно не жилец, так что можешь освежить навыки. Вылечишь — хорошо, не вылечишь — ничего страшного. Тебе помочь? Подержать? Посветить?
— Нет-нет, — поспешно отказалась Васька, — мне брат проассистирует.
— Ну, смотри, поспеши тогда. А то скоро ужин будет.
Василиса специально оказалась от помощи, потому что оперировать её учили УИном. Универсальный инструмент, если его в «красный» режим переключить, может и живую ткань резать-сшивать. А то, что его лучше никому не показывать, девочка уже уяснила.
Пришлось Лёшке одновременно придерживать лежащего на боку шмурзика и светить, зажав фонарик-карандаш зубами. Шмурзик явно боится и весь дрожит, но не вырывается. Доверяет людям или понимает, что зла ему не хотят. К счастью, УИн не делает больно, рассекая ткань на лапке без всякого усилия. Тоненьким красным лучиком Васька срезала клок шерсти с лапы, рассекла мышцу и пинцетом вынула пулю — точнее, свинцовую картечину от дробового заряда. Заодно удалила воспалившуюся вокруг неё ткань. Потом свела рану пальцами и, переключив в связующий режим, соединила края воедино. Только шрам остался.
— Вот и всё, — сказала она шмурзику, — теперь ты, наверное, выздоровеешь.
— А ну-ка покажи, что ты тут с нашей добычей творишь! — внезапно раздался голос незаметно подошедшего Андрея Тимофеевича.
Василиса обрадовалась, что успела убрать УИн.
— Да вот, картечина у него в лапке была. Я вытащила…
— Дай-ка я гляну… — старший каравана посветил на шмурзика, потом, надев очки, пристально рассмотрел рану.
Василиса обмерла — до неё вдруг дошло, что обычным инструментом так рану не заживишь. Пришлось бы обезболивать, сшивать края, накладывать повязку, следить, чтобы не воспалилось… Прятала-прятала — и так глупо спалилась.