Сережка облегченно вздохнул и направился к скафандрам.
– Погоди, - остановил я его, - я быстрее подберу вам эту специфическую одежду, потому что знаком с маркировкой.
Скафандры ихнего размера нашлись не сразу, но все-таки нашлись, не такие уж мальчишки и маленькие. Мы довольно быстро облачились в эту космическую одежду. Правда мне пришлось немного помочь и Сережке и Рэю. Когда же замки гермошлемов были защелкнуты, а рации включены, я, усмехаясь про себя, скомандовал:
– На выход. Не задерживаться.
Мы спустились вниз и сошли по трапу на поверхность Латы. Солнце сейчас стояло почти что над самыми нашими головами. Датчики скафандра показывали, что снаружи жарко. Но это можно было сказать и без каких-то датчиков. От разогретых солнцем камней, которые своей темной поверхностью впитывали почти весь его свет, поднимался вверх горячий воздух. В его струйках очертания как дальних, так и ближних предметов колебались, словно бы это не реальные предметы, а мираж.
– Лет через пятьдесят, а может и раньше, этой пустыни не станет, - сказал мальчишка, - Так же, как не стало пустынь у вас, на Земле.
– Я там и не был никогда, - слегка сумрачно сказал Сережка, - а наша планета - Дивер стала пустыней.
"Игла" стояла в неглубокой котловине с пологими склонами. По всем правилам здесь должно было бы быть небольшое озеро, но не было даже малейшего намека на то, что это когда-то было так. Нет, пустыня Черных Камней никогда не была живой, с тех самых пор, как появилась на лике Латы.
И мне почему-то очень захотелось узнать, что за люди сделали эту землю пустыней на многие тысячи лет. Кто они были, чего хотели, к чему стремились и почему погибли, не оставив никаких следов, кроме самой пустыни. Может быть летали к планетам и звездам, жили, любили друг друга, мечтали о светлом и безоблачном будущем для своих детей… А может быть они боялись всего, даже собственной тени, выдумывали себе врагов, становясь самым страшным врагом самим себе. Ведь большие войны чаще всего начинают из-за страха. Узнают ли когда-нибудь люди, что было здесь в самом деле. Наверно нет, слишком уж много прошло времени. Я потряс головою, словно прогоняя эти свои мысли, и поспешил за ушедшими вперед мальчишками.
– Давайте заберемся на эту скалу, - сказал Сережка.
Скала - это было пожалуй чересчур громко сказано. Это была неровная каменная плита, вздыбленная под таким углом, что один край приподнимался над пустыней метров на тридцать.
– Если хочешь посмотреть что там, дальше, то особо не надейся. Из рубки "Иглы" ты видел гораздо дальше.
– Да ничего ты, Вить, не понимаешь.
– Наоборот, понимаю, - сказал я, - просто слова дурацкие сами из меня прут. Полезли.
Наверху этой "скалы" была крошечная площадка, на которой пожалуй четвертый человек уже не нашел бы себе места. Видно отсюда было конечно подальше, но какая разница, если до самого горизонта тянется все та же самая пустыня, да и за горизонтом тоже. От яркого солнечного света гермошлемы затемнились. И если смотреть снаружи, стали зеркально-золотистыми. Через него не увидишь лицо человека, не поймешь его настроения. Наверно минуту мы разглядывали пустыню, а потом одновременно, не сговариваясь, повернулись к кораблю. Рэй ткнул меня локтем в бок и сказал:
– Очень впечатляющая машина.
– Ты что, только сейчас разглядел звездолет как следует?
– Ага, тогда, когда вы развернули кокон, я толком и не разглядывал, испугался, что это не более чем мираж… Да, корабль, прошедший через бездны пространства, с далекой звезды, и я вижу его собственными глазами.
– Пойдем обратно? - спросил я, так как понял, что делать тут уже больше нечего.
– Погоди, - сказал Сережка.
А когда я повернулся к нему, то увидел, что он положил руку на замок гермошлема. Не успел я ничего сказать, как замок легко щелкнул, и Сережка одним плавным движением руки откинул гермошлем за плечи.
– Только, пожалуйста, не говори о радиации, - сказал он, глянув на меня.
И я ничего не сказал, а только сделал то же самое, что и Сережка. Сейчас я почувствовал кожей, что здесь действительно жарко, воздух горяч и сух, а солнце сверху печет вовсе не милосердно. Рэй тем временем тоже избавился от гермошлема и, вдыхая горячий воздух, слегка морщился:
– Крайне неподходящее место для того, чтобы знакомиться с нашей планетой.
– Завтра здесь будет Рив, а послезавтра отправимся в более благоприятное место.
– Дед будет здесь?
– А что тут такого. Час назад я говорил с ним.
– Да, в общем-то, ничего особенного.
– Что же тогда тебя смущает? То, что он старый и ворчливый?
– В каком-то смысле.
– Не знаю, но для меня он все тот же Рив, что был когда-то, теперь уже давно. Не знаю почему, но для себя я его по-прежнему представляю мальчишкой.
– А мне, не знаю почему, но кажется, что он никогда не был мальчишкой. Я его никогда таким не видел, даже на фотографиях.
– Можешь увидеть сегодня, на "Игле" фиксируется очень многое.
– Возвращаемся? - спросил Сережка, глянув на меня.
Я кивнул:
– Только сначала снова наденем шлемы. Какая-никакая, а все-таки защита. Когда-то такой шлем спас мне жизнь, остановив пулю.
– Когда это такое было? - спросил Рэй.
– Тогда, когда я в первый раз прилетел на Центральный космодром Аивера, где меня поначалу приняли за врага.
– Просто я об этом ни разу не слышал.
Мы спустились со скалы и направились к кораблю. Мы уже были возле опоры, когда сверху до нас донесся в общем-то несильный шипящий звук, сопровождающийся свистом рассекаемого воздуха. Я непроизвольно напрягся, но в этот момент Рэй взял меня за руку и сказал:
– Это самолет, всего лишь самолет.
Это действительно был самолет, но таких я еще никогда не видел. С грузным фюзеляжем и короткими толстыми плоскостями, он был во многом похож на дисколет. Этот самолет сделал пару кругов вокруг корабля. Рэй помахал рукой в его сторону, в ответ самолет тоже качнулся, а потом резко ушел вверх и в сторону.
– Они из вселатянской службы информации, - сказал Рэй после короткой паузы, - хотели сделать несколько кадров. Точнее говоря, уже сделали. И можешь быть уверен, что о вашем возвращении сегодня на Лате услышат все, кто может слышать.