После этой, весьма затянувшейся лекции, мы с Ривом покинули медотсек, а на космодроме был уже вечер.
– Ну что же, в данном случае остается только ждать результатов, ничего изменить мы уже не можем, - сказал Рив.
– Ждать - не сложно… Думаю, что необходимости в нашем присутствии тут, на корабле, больше нет.
– Я хотел бы еще кое-что обсудить с Рэем. А ты чем намерен заняться?
– Я намерен все-таки слетать на Синоль и поговорить с командиром "Белых птиц", нужно же довести релево дело до конца.
– Ну что же, действуй, как считаешь нужным.
– Тогда я отправлюсь прямо сейчас.
До Синрарнира лететь было недолго, но прежде чем вылететь, я через Рэя точно установил местонахождение группы "Белые Птицы Гэзда" на Синоле.
В этот день, как оказалось, орбитальное зеркало тоже не отбрасывало солнечный зайчик на этот остров. И на острове начинались короткие тропические сумерки. Я посадил дисколет прямо на берегу, но в километре от лагеря, так, чтобы этого никто не заметил. И когда я пешком дошел до лагеря, темнота стояла уже полная. И эту темноту прорезали только горящие костры. У ближайшего, к которому я подошел, сидели четверо мальчишек, примерно Релева возраста. Я присел на корточки и спросил:
– Где я могу найти вашего командира?
– А зачем он вам нужен?
– Мне надо обсудить с ним одно личное дело.
– Идемте, - один из мальчишек поднялся, приглашая меня следовать за ним.
Командир оказался парнем лет семнадцати, но, как и все латяне, по моим меркам выглядел младше. Роста он был примерно моего, коротко постриженный и одетый в форму "СК", но без знаков различия. И еще отметил весьма ощутимую твердость в его взгляде.
– Что вы хотите? - спросил он, разглядывая мой костюм, который не очень-то подходил к здешней обстановке.
– Поговорить один на один насчет одного дела.
– Тогда прошу в палатку.
В палатке был полумрак - небольшой фонарь давал совсем мало света. В палатке был складной стол, на котором стояла приличная по местным меркам видеорация и лежали папки с бумагами, рядом стояли четыре складных стула. Командир кивнул в сторону стульев:
– Садитесь.
Я воспользовался этим предложением. Он сел напротив меня и снова спросил:
– Вопрос о трусости. В связи с вашим бывшим товарищем Рэем Стрельцовым.
– Да, это так, Реля я знаю, но какое отношение это имеет к вам?
– Скажем так, этот мальчишка мне не безразличен. Не безразлично и то, что он считает себя трусом. Он рассказал мне все, что с ним произошло. Я не думаю, что он меня обманывал или что-то утаивал, но оценивает он все со своей точки зрения и вряд ли объективно. Я же хочу узнать от вас, как все произошло на самом деле, если у вас, конечно, есть на это свободное время.
– Время есть. Ну что же, если хотите услышать, то слушайте. Рель неплохой парень, но ему все чересчур легко давалось и дается. Его дед со стороны матери - "одиннадцатый советник" и вообще среди родственников много значительных и знаменитых личностей. И Рель с раннего детства был избалован и имел все, что только желал. К тому же он внук землянина, и в нем течет не только кровь Латы, но и кровь Земли. Он растет быстрее своих ровесников, сильнее их, выносливее. То, что другие имеют только после упорных тренировок, он имеет от природы. И наверно от всего этого он крайне самонадеян, и к тому же болезненно самолюбив. Он привык во всем, или почти во всем быть или лучшим, или одним из лучших. А к таким людям и требования предъявляются повышенные.
Потом он подробно и обстоятельно рассказал обо всем происшедшем, что практически один к одному повторяло рассказ Реля, отличия были только во второстепенных деталях.
– В таких обстоятельствах перепугались бы и многие из взрослых, что тут уж говорить о мальчишках, большинство бы наверно и штанишки перепачкало. И это не может быть причиной, чтобы кого-то объявлять трусом. Я и сам, когда увидел это засушенное чудовище, пошевелиться не мог, а ведь я был не один, я старше Реля на четыре года, и эта гадость на меня не падала. Но Рель испугался рассказать мне правду о том, что с ним случилось, испугался того, что мое мнение о нем испортится, хотя и давал, как и все, обещание говорить своему командиру только правду. И если бы он сказал мне правду, все осталось бы только между нами: я бы рассказал ему о своих ощущениях при виде этой сухой зверюги, и мы бы наверно только посмеялись друг над другом. Но он предпочел меня обмануть. Разве мог я после этого полностью доверять ему. К тому же один раз не раскрытый обман тянет за собой следующий и еще следующий. Я еще раз переспросил его, так ли все это было, как он рассказал, у него был шанс исправиться, но он предпочел стоять на своем обмане, боялся открыть свой обман. И мне уже ничего не оставалось, как следовать правилам и довести это до сведения всей группы. А он все еще пытался доказать свою невиновность. Поэтому на собрании все и решили, что тому, кто боится правды, не место среди нас.
– Но разве у вас все такие уж идеальные, что всегда говорят только правду?
– Идеальных людей не бывает вовсе, разве что только в сказках и легендах… А у нас, есть у нас и вовсе обманщики, но мы знаем, что они обманщики, и они об этом знают, и не возражают против того, что доверия им мало… Все люди разные. И если кто-то что-то делает постоянно, это трудно или даже вообще невозможно исправить. И не имеет смысла наказывать за это. Но вот если кто-то совершает что-то в первый раз, наказывать нужно обязательно, чтобы второго раза не было уже никогда. Вот так, как с Релем. Я думаю, что он уже никогда не будет нарушать данное обещание и не будет бояться говорить о себе всю правду, рассказал же он вам об этом, хотя мог бы и не говорить, мог бы и соврать, но не стал. И если он захочет вернуться в группу, я сам поручусь за него перед всеми. И он вернется, если сумеет хоть каким-то способом перебороть свое самолюбие. Передайте ему, пусть возвращается, его здесь ждут.