Помню такой разговор:
- Стишки пишешь?
- Пишу.
- А меня превзойдешь?
- Не знаю, не пробовал.
- А ты сядь да попробуй.
- А зачем, Константин Дмитриевич? Лучше попробую себя превзойти!
Бальмонт хохотал над этой мальчишеской дидактикой. И опять что-нибудь придумывал.
Он всегда появлялся с какой-нибудь дамой в большой шляпе и пышном неземном платье. Дамы называли его Рыжан за золотые пушистые волосы, сиявшие над его головой, как нимб.
Мне казалось, что уже одно то, что я могу бывать среди писателей, к чему-то меня обязывает. Это было в годы 1913 и 1914.
После революции наше реальное училище преобразовалось в школу второй ступени имени Н. Г. Чернышевского, ибо Жуковский, как выяснилось, был не только поэтом, но и помещиком, и царедворцем. Изменились в училище и внутренние распорядки, но преподаватели оставались те же, не изменилась и программа. Коренное переустройство школы произошло уже после того, как я ее окончил.
Не знаю, чем отличалось наше реальное училище от множества других таких же реальных училищ, находившихся во многих городах России, но из тех, кто учился в те же годы, когда учился я, наше реальное окончили многие, чьи имена впоследствии стали широко известны. Одни прославились в битвах - генералы Броневский, Котиков, Сорокин, Стеснягин, Толстиков; другие - в науке, иные - в искусстве.
Еще до окончания школы мы, несколько учеников из нашего реального, отправились в военкомат. Шла гражданская война, и нам казалась немыслимой мирная жизнь, когда народ борется за свою власть. Военком, пожилой человек, осмотрел нас задумчивыми глазами, помолчал и ответил:
- Вот что, товарищи... По возрасту вам туда рано. Сейчас ваш долг в том, чтобы хорошо учиться. Идите и занимайтесь своим делом. А когда подойдет ваш год рождения, вас призовем.
Мы ушли домой, не то смущенные своей молодостью, не то огорченные, что мечты о подвигах не осуществились.
Так вышло, что мы, граждане года рождения 1902, так и не были призваны на гражданскую войну и до конца войны просидели за партами.
Вскоре после этого похода в военкомат я пошел в художественную студию белевского Пролеткульта, едва она открылась.
Из Москвы, из Петрограда тогда съехалось в Белев много известных и разных художников, музыкантов, артистов. Ехали сюда, спасаясь от разрухи, тяжело сказавшейся на больших городах. Ехали от голода, от холода в такие города, где и дрова были дешевы, и хлеба было больше, и жизнь казалась спокойнее. Местом встреч сами собой определились теплые комнаты Пролеткульта, разместившегося в просторном доме на Козельской улице, в доме, стоявшем высоко над крутой Благословенной горой, спускавшейся к Оке. Дом не был заслонен никакими другими, и по его просторным комнатам целые дни гуляло солнце. Заведовал Пролеткультом ленинградский художник Т. И. Катуркин, окончивший накануне революции Петербургскую академию художеств. Родом он из белевских крестьян, его дед был крепостным у помещика Жданова. Катуркин, ученик Репина, отлично владел рисунком, писал пейзажи, портреты, декорации. Он быстро собрал вокруг студии всех съехавшихся в Белев художников, и вскоре студия стала профессиональной школой живописи. Здесь и началась моя жизнь живописца.
Вслед за тем организовались и другие студии в том же доме литературная, драматическая, музыкальная, балетная. Пожалуй, никогда в Белеве не было такой оживленной творческой жизни, как в те годы, между 1919 и 1922. Неутомимый организатор, Т. И. Катуркин взял в свое хозяйство профессиональных артистов, хандривших от безделья, наиболее одаренных учеников драматической студии и создал действующую труппу, привел в порядок запущенное Общественное собрание - бывший клуб местной буржуазии, - и с непостижимой быстротой на пустом месте сложился театр, реалистический, со сложными и тщательно продуманными декорациями, с актерами, игравшими увлеченно и талантливо. Разумеется, в этих студиях, как в художественной, так и в литературной, я не только работал и учился, но и участвовал во всех общественных делах.
Впоследствии многие из белевских студийцев стали профессиональными актерами, художниками, учителями рисования, музыки. Большое значение имел дух содружества, творческие споры, совместные поездки на этюды, поездки в Москву, чтобы побродить по музеям. Одна из наших бывших студиек, известная французская художница Надежда Леже, недавно вспоминала, как в одну из таких поездок она впервые увидела картины Пикассо, как они взволновали ее, а годы спустя Пикассо стал ее близким другом.
В отличие от московского Пролеткульта, где тогда сосредоточились различные формалистические и анархиствующие течения, в наших студиях творческая жизнь шла в русле реалистического искусства, а наезжавшие время от времени пропагандисты кубизма, супрематизма и многих других "левых" течений тех лет оставались в одиночестве.
В 1920 году во время нашей студийской поездки в Москву я встретил Александра Блока. Рядом с ним величественно и покровительственно шагал ныне почти забытый критик П. С. Коган. Поравнявшись со мной, Блок вдруг окликнул меня по имени. Оказывается, он запомнил меня с тех давних лет, когда я был еще мальчишкой. Спросил, пишу ли я стихи, работаю ли над стихами. Он был очень худ, бледен, и мне показался не столько грустным, сколько сосредоточенным на чем-то одном и отрешенным от всего остального. Встреча была недолгой. Больше я его уже не видел. Позже, вчитываясь в его стихи, я пытался понять причину той его сосредоточенности. Едва ли я понял ее верно, но его поэзия с каждым годом становилась мне ближе и в ряду его современников он был мне ближе других, как в прозе ближе других был Бунин.