Я медленно прикрыла глаза, хорошо понимая, что такой подлости точно никогда не сделаю. После того, как они буквально души свои разорвали для меня, после того, как от кахгара спасли, учили, становясь единым целым, страдая, страшась, в панике ожидая того, что первая же попавшаяся Тварь разорвет меня на клочки, а их на веки вечные отправит в холодную темноту бесконечной Ночи… нет. Не могла я от них отказаться. И от помощи их не могла отказаться тоже. Тем более что основную работу они уже сделали – потихоньку, незаметно, не афишируя свой геройский подвиг. Мне оставалось лишь воспользоваться результатами их трудов и с благодарностью принять тот великий дар, которым они, четверо негодников, так бескорыстно меня наделили.
– Хорошо, Ас, – наконец, устало сказала я. – Я сделаю так, как вы хотите. И я буду осваивать ваши умения. Но пообещай мне, что впредь… если вдруг в ваши головы придет еще какая-нибудь безумная идея… обещай, что вы хотя бы поставите меня в известность. И обещай, что мое мнение будет иметь для вас хоть какое-то значение.
Тени сконфуженно притихли.
Причем, притихли надолго.
Я терпеливо подождала минуту, две, три. Затем подождала еще, ожидая правильного ответа. Но когда не дождалась и заподозрила подвох, граничащий с самым настоящим предательством, у них, наконец, проснулась совесть.
«Мы обещаем, Гайдэ, – виновато прошептали он. – И будем помогать тебе осваивать наши знания. Прости, что не предупредили сразу».
Я покачала головой, надеясь, что больше таких сюрпризов не будет, и, вздохнув еще тяжелее, чем раньше, снова подхватила мечи: пока Лин учится летать, у меня тоже будет чем заняться. И пока он осваивает крылья, мне придется освоить сложную науку поединка, о которой до сего дня я, как оказалось, всерьез ни разу не задумалась.
Хотя, может, оно и к лучшему?
Я же хотела научиться жить в этом мире?
Вот и научусь, наконец. Адаптируюсь. Ассимилируюсь и привыкну. Научусь жить так, как здесь принято. После чего уже никто не назовет меня чужой и не ткнет обвиняюще пальцем в мое вопиющее незнание. К тому же, папа всегда говорил, что в душе я – боец. Вот и настало, наконец, время доказать это хотя бы самой себе.
Глава 14
С этого дня жизнь у нас стала еще насыщеннее и веселее.
Меня безжалостно поднимали с рассветом, не слушая ни мольбы, ни жалобные стоны. Затем гнали на получасовую пробежку по пересеченной местности… подальше от дорог, на которых в последнее время стало, как назло, появляться слишком много народу. Затем два часа гоняли по первой встречной поляне, заставляя упираться и махать тяжелыми мечами (да, теперь их было сразу два) до изнеможения. А потом дарили целый час отдыха, во время которого я едва успевала отдышаться и привести себя в порядок.
После этого Лин, как раз заканчивающий со своими неумелыми полетами, становящимися раз от раза все дольше и увереннее, подставлял мне спину и неторопливо бежал, куда глаза глядят, выискивая на дороге необходимые нам «заманки». Я, пользуясь случаем, тихонько дремала, а когда слышала, что кто-то приближается по Тракту, тут же обматывала физиономию добытой у жены Кречета шелковой тряпицей и превращалась из измотанной девушки в немногословного и загадочного Фантома.
Прохожие, как правило, не пугались: на дорогах Валлиона кого только не встретишь. Хотя любопытных взглядов было хоть отбавляй, а осторожные расспросы от случайных попутчиков случались буквально на каждом шагу.
Конечно, чаще всего нам попадались простые крестьяне, едущие в соседнюю деревню или до приближающегося с каждым днем Берола – единственного города на всю округу, а то и просто по своим крестьянским делам… я не особенно вникала. Чаще всего эти встречи заканчивались вежливыми кивками и короткими расспросами, после чего незнакомцы с сожалением проезжали мимо, а я разочарованно вздыхала и поворачивала Лина в другую сторону – работы для меня тут не было. Если же случалось так, что нам вдруг доводилось кого-то нагнать и ненадолго поравняться, то я старалась как можно скорее пройти вперед. Дорогу, благодаря частым встречам и говорливым попутчикам, я уже знала неплохо, а вот лишние расспросы мне были совершенно ни к чему. Поэтому спрашивала, в основном, об одном – о Тварях. И это, конечно же, никого не удивляло: о чем еще может спрашивать вольный охотник, если не о хлебе насущном?
Но работы, как я уже сказала, было мало.
Раза три я вообще прокатилась в дальние деревушки безо всякого толка: после ночных бдений и прогулок по местным кладбищам неожиданно оказывалось, что покой крестьян тревожила не злобная Тварь, а самые обычные волки. Или еще какой хищник, обнаглевший до открытого нападения на крестьянский скот.
Скот тут, разумеется, тоже был. Почти такой же, как я и предполагала, потому что местное молоко, хоть и имело непривычный привкус, все же не слишком разнилось с тем, что я привыкла пить. Так и что коров тут держали стадами, и коз, и кур в достатке. Ну, с той лишь разницей, что коровы были каким-то лохматыми, быки имели очень уж крупные, загнутые кзади, как у индийских волов, рога, козы казались совсем миниатюрными и выглядели какими-то игрушечными, а у кур порой встречалась необычная окраска перьев. К примеру, ярко красная. Или ядовито фиолетовая.
Ничего себе экспериментик, да? Как вам нравится: покушать куру с фиолетовыми крыльями?
Но я не жаловалась – по вкусу они оказались совершенно нормальными. Так что если и была тут виновата местная радиация, то мне уже всяко поздно беспокоиться. За полгода я ее успела столько хватануть, что должна была или помереть давно, или вторую голову себе отрастить. А раз нет, то и куры мне здешние не страшны. Подумаешь? Что я, малинового мяса испугаюсь?
В трактиры, которые вдруг стали появляться вдоль Тракта, как грибы после дождя, я заходила редко. Только чтобы слухи собрать и продуктов подкупить в дорогу. На месте не ела – нельзя было лицо открывать. Ночлега тоже не искала – незачем лишний раз рисковать, да и Лина мне теперь никуда не деть. Далеко он от меня отходить не хотел, боясь за свою память, а в комнату я его при всем желании не протащу. Если же совсем наглеть и просить его стать маленьким, то можно нарваться на какого-нибудь любопытного зеваку и вообще завязать с этим опасным делом.
Поэтому я все больше болталась по лесам, с каждым днем забираясь все глубже за запад в поисках работы. Но ехала чаще не по хорошей дороге, а поодаль, холмами да оврагами, чтобы лишний раз не светиться. Искала дорожные столбы с объявками, время от времени расспрашивала словоохотливых прохожих. Заходила в деревни. С любопытством, но уже без прежнего интереса смотрела за бытом крестьян и сравнивала с теми сведениями, которые успела добыть в Горечах и Заречье. Что-то неодобрительно отмечала, на что-то довольно кивала. На женщин старалась не смотреть, потому что каждый раз при мысли о своем собственном положении становилось неприятно. Но еще и потому, что слишком пристальный взгляд на чужую супругу мне-охотнику, выглядящей в глазах подавляющего большинства мужчиной, грозил грубый разговор, а то и поединок с оскорбленным мужем: к браку тут относились крайне серьезно. И если мужу еще позволялось окидывать заинтересованным взглядом хорошеньких девушек, то на замужнюю даму – ни-ни, даже подмигнуть было оскорбительно. Не говоря уж о том, что самим женщинам не дозволялось даже взгляда поднять на незнакомого мужчину, если только он сам не подойдет и о чем-нибудь вежливо (за грубость мог тут же получить по морде от первого же встреченного родственника дамы) не спросит.
Иными словами, местный институт брака сковывал женское население по рукам и ногам. Тогда как блуд официально наказывался. Причем, что опять несправедливо, муж мог отделаться за прелюбодеяние каким-нибудь штрафом, тогда как жена подлежала прилюдному позору и могла получить от обманутого супруга заслуженного тумака. После которого (при том, что в целом домашнее насилие резко осуждалось) за неосторожную женщину никто даже не надумает вступиться. Короче, рабство. И полнейшее бесправие, которое дамы порешительнее и поухватистее с лихвой восполняли домашней тиранией.