И это тоже, кстати, было в порядке вещей.
Скажем, на людях муж мог орать и угрожать жене хоть палкой, но дома… если, конечно, он не был абсолютным и законченным ублюдком, а она имела хотя бы капельку мозгов… жена отыгрывалась за прилюдную покорность по полной программе. А порой, случалось, и скалку в руки брала, если дражайший супруг соизволял заползти под утро по дороге из ближайшего трактира в совершенно невменяемом состоянии.
И это тоже, как ни странно, принималось обществом, как данность.
В общем, удивительный по силе парадокс. Но я, как ни старалась, так и не смогла понять, почему в Валлионе все так странно и непонятно сложилось. С одной стороны, полное подчинение, бесправие и всеобщее потакание доминирующей позиции мужского пола, нередко выставляемой напоказ. А с другой – полная противоположность, тщательно хранимая и укрываемая за дверьми домов и закрытыми ставнями. О которой, разумеется, все отлично знали, но предпочитали делать вид, что ничего не замечают.
И лишь одна категория женщин в этом мире могла позволить себе все, что угодно – открыто улыбаться всем подряд, ходить с непокрытой головой, носить распущенные волосы и вообще, никому не подчиняться. Кроме своих суровых «мамок» и курирующих их представителей теневого слоя.
Если кто не понял, то я говорю о путанах.
Таковых тут насчитывалось немало: «древнейшая профессия» всегда была прибыльной и до отвращения простой. Туда никто и никого силком не тащил – добровольцев и без того хватало. Путаны пользовались массой привилегий по сравнению с обычными горожанками и даже по сравнению со знатными дамами, чье поведение, оказывается, тоже было строго регламентировано и расписано чуть ли не по слогам. Другое дело, что к путанам и отношение было иным, и уважением, как следовало ожидать, они никогда не пользовались. Что, разумеется, не мешало им свободно демонстрировать свои прелести и, в рамках отведенного им заведения, творить абсолютно все, что только может придумать падшая женщина, желающая завлечь ищущего острых ощущений мужчину.
Размышляя на эту тему после встречи с одной из таких дамочек в какой-то из особенно крупных деревень, я в какой-то момент поймала себя на мысли, что мы чем-то с ними похожи. Потому что я тоже своим поведением бросала вызов всему этому обществу. Только, в отличие от них, мой вызов был скрытым, надежно спрятанным под маской Фантома и железным шлемом, без которого я даже на дорогу больше не выезжала. А с некоторых пор и ткань с лица не снимала, потому что народу с каждым днем вокруг становилось все больше и больше, и в этом определенно чувствовалась близость крупного города.
Пару раз мне удавалось наткнуться на терроризирующих крестьян неопытных тикс, с которыми получалось расправиться быстро и безболезненно. Однажды я своими глазами увидела зеленую фанру – небольшую ящерицу с кровожадными наклонностями и крайне прочным костяным доспехом, который взял без труда лишь мой безотказный Эриол. В какой-то деревеньке я самолично пришибла ленивую, зазря позарившуюся на приманку, стокку. Смахнув ей голову, едва Тварь высунулась из норы, даже не погнушалась достать ее оттуда целиком. Подивилась тому, что змеи могу вырастать до таких размеров, и почти сразу забыла. Да и чего ее разглядывать? Дело свое она сделала и больше уже не нужна.
Целыми сутками мы с Лином неустанно рыскали по окрестностям в поисках не увиденных рейзерами, случайно приблудившихся Тварей. Кружили по полям, уже не надеясь на помощь деревенских. Обнюхивали овраги. Спускались к болотам, мокли в реках. Но Тварей, что удивительно, было немного. Так, раз в полдюжины дней попадется какая-нибудь мелочь, а потом снова тихо, как в могиле.
В конце концов, я поняла, что рядом с городами и крупными селениями можно не надеяться на хорошую добычу, и повернула обратно, старательно огибая владения эрхаса Дагона по широкой дуге. Из трех эрхов, где мне довелось побывать за это время, этот производил самое нехорошее впечатление, так что сорваться туда снова я считала пока преждевременным. Да и в городах совсем не светилась. Так, поглядела издалека, подивилась каменным стенам, посчитала количество желающих туда попасть, частенько выстраивающихся в длинную очередь, да и уходила. Нечего мне там делать на пару со Старшим демоном. И магов заезжих дразнить тоже не стоило. Учуют мой Знак или Лина узнают – мало нам не покажется. А бежать сломя голову и петлять, как заяц, пытаясь уйти от облавы, мне что-то не улыбалось. Поэтому приходилось сдерживать собственное любопытство, обходить города и небольшие городишки далеко стороной. Каждый раз огорченно вздыхать, сетуя на откровенный недостаток информации, но при этом хорошо понимать, что пока я ничего изменить не в силах.
Лин, надо сказать, был гораздо терпеливее и упорнее меня. Каждый вечер и каждую ночь он упорно занимался собой, отращивая крылья и настойчиво тренируя летательные мышцы. Его не смущало отсутствие простора, его не пугала близость к человеческому жилью. Ему не мешал ни дождь, ни яркая луна – едва мы останавливались и я послушно бралась за меч, начиная свои занятия, он уходил и занимался тоже. При том, что я ни разу ему об этом не напомнила и ни разу не понукала.
В отличие от моих требовательных учителей.
Конечно, ничего худого они от ученицы не требовали. Только усидчивости, послушания и доверия. Последнего, разумеется, было хоть отбавляй, но вот первого и второго… блин! Да я даже в юности так много не занималась! Даже когда по миллиону «кружков» бегала и лихорадочно совала нос во все подряд. А теперь мое свободное волеизъявление и все попытки бросить незаконченную учебу натыкались на гранитную скалу непонимания и целое море разочарования. Я лишь один раз уперлась, как баран, которого ведут на заклание к сомнительной славе горячего шашлыка – когда подвернула во время прыжка ногу и очень долго терпела, наотрез отказываясь принимать «синьку». Думала, дурочка, что так проживу и больше не стану рисковать превратиться в белокожую нелюдь. Но не вышло – Ас, едва узнал причину моего раздражения и того, почему я некрасиво обложила его матюгами, неосторожно оперевшись на больную ногу, молчал довольно долго. Но так выразительно и красноречиво, что я скоро устыдилась, извинилась, пообещала исправиться и покорно выпила синюю бурду, которую Лин когда-то так старательно готовил.
В общем, нелегко мне было. Очень и очень нелегко. И от напряженных нагрузок. И от требовательности Теней. И от нового увлечения шейри, благодаря которому мои силы таяли еще быстрее, чем обычно… когда Ас, наконец, сообразил, отчего я каждый день буквально с ног валюсь, не имея даже сил доползти до ближайших кустов, демона ткнули мордой в мою слабость. Едва не начистили пятак. Некрасиво обругали. Чуть не пнули. И запретили тратить наши общие силы впустую.
Мы с Лином расстроились. Я – потому, что это именно мои губы цедили страшные ругательства и именно мой сапог едва не оставил на его боку внушительную отметину, а он – из-за того, что действительно увлекся и совершенно не подумал о том, что и у моих резервов может обнаружиться дно. В результате нам обоим пришлось-таки соизмерять свои желания с возможностями друг друга, и только тогда дело, наконец, пошло на лад. Только тогда я, наконец, перестала умирать каждый вечер, а Лин научился экономно расходовать силы, потому что от тренировок отказываться не захотел, а энергию со временем научился не только расходовать, но и собирать. Сам. Безо всякого участия с моей стороны. Идея, правда, тоже была моей, но зато он самостоятельно ее обдумал и нашел хороший способ сохранить мне здоровье. За что я его звонко расцеловала, а потом показала ворчащий Теням язык. За то, что сами не сообразили и зазря изводили меня изнурительными тренировками, на каждую мою жалобу требуя лишь новых результатов.
Но, как бы то ни было, постепенно все наладилось.
Я медленно, но неуклонно осваивала подаренный мне материал. Больше не падала в обмороки после двухчасовой пробежки в тяжелом железе. Довольно сносно научилась махать сразу двумя мечами. Освоила легкий щит, который Тени посоветовали купить у встреченного по счастливой случайности торговца. Я теперь лучше познакомилась с палицей и булавой. Я вполне могла потягаться в скорости с тиксой. Я уже не думала перед тем, как нанести удар, а мое тело научилось уклоняться совершенно машинально. На один только звук. По одному только шевелению воздуха. И даже Лин, которого я теперь частенько просила изобразить какую-нибудь кровожадную Тварь, все чаще промахивался, нападая на меня из засады. И все чаще мне удавалось уложить его на обе лопатки, подсекая прямо в прыжке, останавливая во время броска, перехватывая окрепшей рукой и легким тычком обозначая смертельный удар.