— Неужели?
— Пожалуй, да, — ответила миссис Миллер и поспешно сменила тему: — Любишь кино?
— Пока не знаю, — сказала Мириам. — Никогда еще не смотрела.
Из зала начали выходить зрительницы; сквозь открытые двери доносились взрывы бомб из кинохроники. Миссис Миллер, прижимая к себе сумочку, вскочила.
— Побегу, а то все места займут, — сказала она. — Приятно было с тобой познакомиться.
Мириам едва заметно кивнула.
Снегопад не прекращался целую неделю. На улицах ни автомобильные колеса, ни людские шаги не производили никакого шума, будто жизнь с недавних пор велась тайно, за бледным, непроницаемым занавесом. В наступившей тишине не осталось ни земли, ни неба — только взлетающий с ветром снег: он слепил оконные стекла, выстуживал комнаты, притуплял и заглушал город. Круглые сутки приходилось оставлять гореть хотя бы одну лампочку, и миссис Миллер потеряла счет дням: что пятница, что суббота; пошла в угловой магазин, а там, естественно, закрыто — воскресенье.
В тот вечер она удовольствовалась яичницей и порцией томатного супа. Затем переоделась во фланелевую ночную рубашку, нанесла на лицо кольдкрем, с грелкой в ногах устроилась на кровати, подложив под спину подушку, и стала читать «Таймс». Вдруг раздался звонок. Сначала она подумала, что кто-то ошибся дверью и сейчас уйдет. Но звонок дребезжал раз за разом, а потом и вовсе перешел в сплошной настырный трезвон. Часы показывали начало двенадцатого; глазам не верилось — обычно к десяти она уже засыпала.
Выбравшись из постели, миссис Миллер босиком пошлепала через гостиную.
— Иду-иду, потерпите, пожалуйста.
Дверной засов не поддавался; она дергала его так и этак, а звонок не умолкал ни на секунду.
— Прекратите же! — вскричала она. Засов наконец-то скользнул в сторону, и миссис Миллер на палец отворила дверь. — В чем дело?
— Здравствуйте, — сказала Мириам.
— Ох… ну, здравствуй. — Миссис Миллер неуверенно попятилась в прихожую. — Ты — та самая девочка.
— Я уж думала, вы не откроете, но на всякий случай давила на кнопку: знала ведь, что вы дома. Неужели меня здесь не хотят видеть?
Миссис Миллер смутилась. Как она заметила, Мириам пришла в том же бархатном лиловом пальтишке, но теперь еще и в берете того же оттенка; белые волосы были заплетены в две блестящие косички с огромными белыми бантами.
— Я так долго ждала под дверью — могли бы пригласить меня в дом, — сказала девочка.
— Время позднее…
Мириам смотрела перед собой с отсутствующим видом.
— Ну и что? Впустите меня. Здесь холодно, а я в шелковом платье. — С этими словами она мягким жестом заставила миссис посторониться и вошла в квартиру.
Пальтишко и берет девочка бросила на стул. На ней действительно было шелковое платье. Белое. В феврале — белое шелковое платье. Юбка в нарядную складку, длинный рукав; этот наряд тихо шуршал, когда она передвигалась по комнате.
— А у вас очень мило, — сказала Мириам. — Мне нравится этот ковер: синий — мой любимый цвет. — Она пощупала бумажную розу из букета, стоявшего в вазе на журнальном столике. — Искусственная, — вымученно изрекла она. — Печально. Все искусственное печально, вы согласны? — Усевшись на диван, она грациозно расправила юбку.
— Что тебе нужно? — спросила миссис Миллер.
— Сядьте, — потребовала Мириам. — Я нервничаю, когда у меня стоят над душой.
Опустившись на пуфик, миссис Миллер повторила:
— Что тебе нужно?
— По-моему, вы мне совсем не рады.
Смешавшись уже вторично, миссис Миллер неопределенно махнула рукой. Мириам захихикала и откинулась на стопку обитых ситцем диванных подушек. По наблюдениям миссис Миллер, сегодня девочка выглядела не такой бледной, как в первый раз: у нее появился румянец.
— Как ты узнала, где я живу?
Мириам нахмурилась:
— Тоже мне сложность. Вас как зовут? А меня как?
— Но в телефонном справочнике мой адрес не значится.
— Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Миссис Миллер сказала:
— Твоя мама, должно быть, не в себе: как можно позволять девочке разгуливать одной среди ночи, да еще в таком неуместном виде. Не знаю, о чем она думает.
Поднявшись с дивана, Мириам направилась в угол, где с потолка свисала укрытая на ночь птичья клетка, и приподняла край покрывала.
— Канарейка, — сказала она. — Не возражаете, если я ее разбужу? Хочется послушать, как она поет.
— Оставь ее в покое! — вскинулась миссис Миллер. — Не смей будить.
— Не больно-то и хотелось, — сказала Мириам. — Только непонятно, почему нельзя послушать, как она щебечет. — А потом: — У вас найдется что-нибудь на зубок? Умираю с голоду! Меня вполне устроит стакан молока и булка с вареньем.