А ведь я знаю, что далеко не всё у него идёт гладко, да и трения с начальством за последнее время как-то уж очень стали явными.
— Ну что, — приветствовал он меня, как всегда, крепко пожимая руку, — завершающий аккорд — и конец? Или только очередной перерыв в наступлении на наше хозяйство? Совсем ребят отпустил?
— Отпустил. Пусть отдыхают. Но для нас здесь работы ещё непочатый край… Так что не рассчитывай на скорое завершение — раньше чем через месяц прокладывать водопровод не позволим.
Главный инженер махнул рукой.
— Водопровод! Вспомнил! Никто его здесь и не собирается строить. Ещё весной всё перепланировали. Ты со своими черепками и не заметил, что мы с той стороны насыпи его пустили. Всё уже выкопано, поставлено, засыпано… Ты думаешь, там времянка, как я тебе говорил когда-то? Не беспокойся, всё фундаментально сделано, и никаких дополнительных затрат не понадобится. Проморгал ты этот кусочек, проморгал!
Действительно, проморгал. Хотя подозрения были. А мог бы заметить, что с некоторых пор мой приятель перестал интересоваться, когда же мы освободим территорию для строительства. Ну а что касается новых дотаций… В конце концов все мы реалисты, и я прекрасно понимал, что всё возможное я и так получил со строительного управления.
Поэтому я рассмеялся и хлопнул Василия Николаевича по плечу:
— Знаешь, Вася, все мы не лыком шиты! Неужели же ты думаешь, что у меня глаз нет? Но есть и соображение. Ты навстречу мне пошёл, до весны проект не переделывая? Пошёл. Ну и спасибо. Теперь ты проект переделал? Переделал. И за это спасибо…
— А здесь-то за что, чудак человек?
— За то, Вася, что строительство на эту сторону больше не полезет и оставшаяся нераскопанной часть сохранится для будущих археологов, которые рано или поздно сюда придут, чтобы узнать о прошлом куда больше, чем это удалось нам…
Он посмотрел на меня хитро, и улыбка раздвинула его рот до ушей, которые засветились красными фонариками.
— А я-то считал, что ты больше о себе стараешься, чем о других! Думаю, дай ему возможность, так всё здесь разнесёт, на обоих берегах, под корень сроет… — И посерьёзнел. — Правильно это. Вот и Слава Королёв, с которым мы тут у тебя поцапались… Когда он меня за плотину ругал, тоже ведь прав был, что тут скажешь. Но и я прав, — встрепенулся он с петушиной лихостью. — Придумаем ещё, как и реку запрудить, и воду чистую оставить! Правда, не мне это уже, наверное, делать придётся… Вон в Калинин зовут, там места у меня родные…
— Со своим не сработался? — спросил я, понимая на что намекает главный инженер.
— Со своим, — согласился Василий Николаевич и вздохнул. — Да какой он, к шуту сказать, свой? Нет у нас с ним понимания. Думаешь, так бы легко он тебе деньги отпустил, если бы я его каждый день не грыз? Чёрта с два! Ну да ладно. Сделали мы с тобой дело? Глядишь, не здесь, так ещё где-нибудь сделаем! Как это дружок твой ярославский поёт: «…Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» Вот и у нас с тобой тоже жизнь — и если не вся, то всё-таки впереди большая и лучшая часть, верно?!
50
…После обеда я сидел за сметой, подсчитывая оставшиеся финансы и израсходованные человеко-дни. Дней накопилось много, средств осталось мало. Михаил и Слава были на реке, где поочерёдно до посинения испытывали новую конструкцию копья для подводной охоты — сочетание бамбукового колена удилища с алюминиевой вилкой на конце.
Через открытую дверь до меня донёсся голос Юрия:
— Здесь он? Или опять куда-нибудь уехал?
Юру я ждал с двенадцатичасовым поездом. Он писал, что приедет сразу же, как только закончится экзаменационная сессия в его институте. По моим расчётам, последний экзамен должен был быть дней пять назад. Своего приятеля я ждал все эти дни, и сегодняшний должен был быть последним. Но вот и двенадцатичасовой поезд пришёл, а Юрия всё не было. Дорогу сюда он знал не хуже меня, и беспокоился я только об одном: чтобы вместо Купанского он не оказался, скажем, в Кандалакше или в Коктебеле, от него это можно было ожидать.
— А вот и я! — сказал Юрий, входя в комнату и сбрасывая рюкзак. — А почему ты не на работе? Я решил, что ты уже на Дикариху перебрался: на раскопе никого нет, стенки почти все присыпаны… Где же остальные?
Вместо того чтобы ехать на поезде, Юрий, по старой памяти, как это делали мы раньше, приезжая на рыбалку, отправился по берегу пешком, поскольку мотовоза, как он объяснил мне, нужно было ждать около получаса. Поэтому он шагал по шпалам, по береговым стоянкам, попутно залезая в озеро, и вместо двенадцати часов прибыл в четыре. Всё это он объяснил, распаковывая свой рюкзак и выкладывая вещи, которые я заказал ему в письме.
— А ружье привёз?
— Ружье привёз. И продукты тоже. Писем тебе нет. А кормить будешь?
— Кормить буду. У тебя ведь, как всегда, ни ложки, ни миски, ни кружки?
— Ну, ты это брось! Я сам их заворачивал в газету…
Юра копается в рюкзаке. Появляются круглые батарейки для фонаря, два пузырька диметилфталата, маски, ласты и трубки, шерстяные носки, одеяло, бутылка с подсолнечным маслом, которое в изобилии имеется в здешних магазинах, пачки сахара, кофе…
— Странно… Ведь сам клал в рюкзак!
Не было такого, чтобы Юрий взял с собой миску и кружку. Всё что угодно, только не это!
Пока разогреваются уха и макароны, оставшиеся после обеда, мы идём на реку: Юра — ещё раз умыться, я — с ружьём. Михаил сидит на берегу синий, завернувшись в мохнатое полотенце, и, клацая зубами, пытается что-то объяснить Славе, который, взбивая воду ластами, периодически исчезает в яме. При виде подводного ружья Михаил вскакивает, почти вырывает его у меня из рук и начинает отчаянно кричать приятелю, чтобы тот отдал ему маску и ласты.
— Это тоже твой? — спрашивает Юрий, который знаком по прежним экспедициям только со Славой.
— Ну ч-что, п-приехал? Здорово! — Слава вылезает из воды и, дрожа, стягивает с себя маску. — А м-мы уже на Ди-дикарихе были!
Михаил плюхается в воду, краем уха схватив, как надо заряжать ружье. Берегитесь теперь, язи!
— А что, есть рыба? — спрашивает Юрий.
— Во! — разводит руками Слава. — И даже больше! Я сейчас щуку видел. Под самыми корягами. Ещё маска есть?
— Есть. Только я сам посмотрю сначала…
Но Слава, подпрыгивая, чтобы согреться, уже мчится к дому.
— Проворные ребята, — говорит Юра, намыливая голову.
Над рекой разносится торжествующий вопль. От неожиданности Юрий выпускает из рук мыло, и оно, бледнея, медленно уплывает на дно.
Михаил, совершенно ошалевший от восторга, отплёвываясь и взмучивая воду, потрясает гарпуном с трепещущим на нём подъязком. Вернувшийся с маской Слава ещё больше синеет — на этот раз от зависти.
На вечернем совете принята программа на ближайшие дни.
Завтра и послезавтра заканчиваем профили и закапываем стенки. Если останется время — начнём камеральную обработку. В субботу после полудня отправляемся на Сомино. Гуляем два дня; Слава с Мишкой хотят пойти в Хмельники к Славиному деду, а оттуда — в Бармазово. Теперь это просто небольшая полянка в лесу, носящая название деревни, сгоревшей во время литовского нашествия. Хмельниковцы рассказывали, что там находили монеты, какие-то вещи, а я, прочёсывая этот район в 1957 году, наткнулся на старое деревенское кладбище. И вот ребята решили отправиться в «собственную» экспедицию, получив от меня инструкции и запасшись всеми раскопочными принадлежностями, вплоть до маленькой бутылочки с разведённым на ацетоне «БФ». Нас с Юрой манит Нерль и Сомино.