Прежде чем покинуть поляну и идти дальше по течению ручья я все же кое-как перевязала руку. Порез был глубоким и болел. Конечно же, о том, чтобы нормально промыть рану и обработать ее речи и не шло. Но уж лучше я потеряют минуту времени на эту малость, чем буду следить своей кровью.
Осторожно потянув коня вправо, я направила его вниз по ручью, нам нужно было идти дальше. Вода давно размыла породу и грунт, вымыв из земли камни и распугав напором растения. Мощные корни деревьев тянулись к самой воде, но идти все равно стало легче. Журчание ручья под ногами успокаивало, хотя руку нещадно жгло. Когда позади меня вновь зазвучали голоса притупленные расстоянием, звуками леса и темнотой мы уже были далеко.
Лунный свет все так же пробивался сквозь нависшие над нами кроны деревьев. От этого не было темно, и я часто ловила себя на мысли, что путаю ночной свет с солнечным. Не знаю, была ли это моя иллюзия, чудившаяся мне от притупившейся уже боли, или я просто окончательно устала. Но в тот момент, когда я в очередной раз споткнулась об очередную корягу, не заметить которую было не возможно, сознание все же убедило меня сделать привал.
Погони я не слышала. Не было ни гула голосов, ни треска ломающихся веток, ни огней факелов за моей спиной. Здесь лес жил своей, далекой от людей и их метаний жизнью. И эту спокойную размеренную жизнь сегодняшней ночью потревожила я, собираясь устроиться здесь на ночлег.
Приметив на соседнем берегу небольшую поляну-выбоину, я смело шагнула в журчащую холодную воду. Крепкие сапоги спасли от влаги, но по ногам все равно распространилась невероятно приятная сейчас прохлада. Перейдя ручей, я устало сбросила рюкзак на землю. Очень хотелось пить и спать. Но сначала нужно было закончить с первоочередным, с порезом.
Вытащив из рюкзака керосиновую лампу, я зажгла ее и поставила в заросли высокого лопуха. Даже с уверенностью в том, что меня не найдут, не следовало забывать о простейшей осторожности. Размотав повязку, я поняла, что мне как-то странно повезло: порез был глубоким и длинным, но вену не затронул. Вот же удача в неудаче! По краям раны остались полосы ржавчины. Гвоздь явно был старым, другого от него и ожидать нельзя.
Несколько минут я просидела почти не двигаясь у ручья, опустив руку в воду, надеясь, что поток промоет рану. Чувствовать ледяные прикосновения влаги было приятно. Вместе с прохладой уходила боль. Обработать следом рану припасенным заживляющим отваром и перевязать оказалось не так уж и трудно.
- Эх, шрам останется, - ополоснув лицо, сказала я коню, успевшему отдохнуть и теперь с упоением пьющему из ручья, и присела под раскидистую крону дерева. Лампа рядом все еще пряталась в траве, кое-как освещая полянку - Ну, это ничего, да, Выль? Шрамы мы с тобой сводить давно умеем, так ведь? Только вот седло твое осталось в той конюшне... И что меня дернуло в таверну? Все равно ничего хорошего не вышло!
Ковыль, которому, видимо, не нравились мои не слишком жизнерадостные речи, оторвался от своего занятия и подошел ко мне, головой ткнувшись в плечо. Я улыбнулась. Сыскать нежности у этого коня было сложно, и давался он не всем. Радовало то, что любовь Выльки отдавалась чаще всего именно мне и с завидной регулярностью.
Через четверть часа я уже хотела устраиваться на поздний ночлег и тушить лампу, когда услышала слабый треск и бурчание, доносившееся из соседних кустов. Ни на кого из лесных зверей это не было похоже хотя бы тем, что они просто не умеют разговаривать на человеческом языке и ругаться, спотыкаясь о корни и ветки. Это был человек. Только успев подумать о том, что это кто-то из моих преследователей, я схватилась за меч, лежавший в ножнах рядом со мной. Уж с одним-то противником я справлюсь и с раненной рукой. Недаром же столько лет меня гоняли по плацу с оружием наперевес!
Было отчетливо слышно, как затихли шаги. В нескольких метрах от поляны кто-то настороженно замер, будто боясь (и это после созданного шума!), что его обнаружат. Не дожидаясь, пока невидимый противник покинет свое укрытие, я громко произнесла:
- Кто бы ты ни был, выходи! Нечего прятаться в кустах, словно заяц.
Из ночной лесной темноты вновь не донеслось ни шороха. Но потом кустарник все же зашумел, затрясся. Послышался надрывный звук ломающихся веточек, и на свет показалась высокая фигура, одетая в черный балахон. Лица не было видно под капюшоном, но сразу угадывалось то, что передо мной был мужчина. Незнакомец не успел пройти и метра, как упал, зацепившись своим плащом за извилистую ветку кустарника, растянувшись на земле. Я вспомнила, что уже видела сегодня похожего человека в такой же хламиде в нижнем зале таверны, поэтому даже не подумала убрать меч обратно в ножны. Уж никак не вязался этот тип из бывшего рассадника клопов с обычным путником.