– Это была ошибка, Мыта? – совсем по-взрослому спросил он. Во взгляде мальца читалось желание понять – что же произошло много лет тому назад?
Наставница не стала лукавить:
– Ошибка. Ещё какая. Мы ведь долго наблюдали за людьми – так они себя называли, – прилетевшими на нашу планету неизвестно откуда. Невидимками пробирались к ним в дома, изучали, анализировали их образ жизни. Радость радостью – мы не одни во вселенной! – но и разузнать о них ничего не мешало. А когда поняли, что соседи ничем не угрожают, решили помогать. Не во всём, конечно, адаптироваться они должны были сами.
Учёный Кырк сделал сенсационный вывод: в сознании пришельцев существует великая печаль – невозможность исполнения заветной мечты. И мы решили подарить им это. Но… Кырк ошибся, и все ошиблись. Людям вовсе не было нужно, чтобы их мечты исполнялись, само существование мечты – уже ценность. Этого мы не учли.
– Разве такая мелочь могла привести к беде?
– Не могла, ты прав. Не учли наши учёные и другого: человеческий разум не проникал в глубины правды и лжи, мало того – бежал от истины, путая и не различая смыслов мечтаний. Вот потому люди и уничтожили первых представителей контакта, разбили зеркало.
Тыр заерзал на кочке, заволновался, сжимая и раздвигая перепончатые пальцы на руках и ногах:
– Почему тогда? Вы же хотели помириться, я понял… а они… Сила «Лю»! Что может быть главнее и прекраснее на свете?!
Мыта обняла подростка и прижала к себе. Ей предстояло рассказать самое страшное. Время пришло Тыру стать взрослым и понести вместе со всеми тяжёлую ношу: боли, ответственности и невозможности все исправить.
– Да… На следующий день мы пришли извиняться, просить прощения за нашу ошибку. Мы применили силу «Лю», надеясь на её главный закон: никто не может причинить вред самому себе, потому что нет ничего сильнее такой любви и прекраснее тоже нет. Как развиваться без силы «Лю»? Как жить без неё?
Они не любили себя, Тыр.
Люди бросились на нас – на собственные отражения, не понимая, что воюют сами с собой. И нам пришлось их убить… – Тыр дрожал от ужаса, и Мыта тоже дрожала, не первый раз она рассказывала подопечным эту историю, выводя их во взрослую жизнь, но каждый раз острая боль пронизывала сердце. – Не всех. Через некоторое время прилетели большие металлические чудовища, проглотили выживших и унесли в небо. А мы остались – с осознанием нашего невежества и невозможностью получить прощение.
Они долго молчали. Тыр всхлипывал, не стесняясь, вытирая жёлтые глаза жилеткой, потом сказал тихо:
– Теперь я понимаю, почему на месте разбитого Зеркала – озеро.
– Да, – Мыта кивнула, – мы до сих пор их оплакиваем, твои слёзы смешаются с теми, что льются уже очень долго, озеро будет наполняться слезами… всегда.
Послесловие:
Выдержка из Большой Энциклопедии Космоса: «Планета земного типа Рамсес/2015 была обнаружена (…), заселена колонистами (…). Поселение просуществовало тридцать лет и было наполовину уничтожено местной формой жизни, ранее не обнаруженной (предполагаемый класс разума – Ѥ, уровень – «плинтус», степень – «ноль» контроль). Оставшиеся в живых колонисты добровольно вернулись на Землю.
В связи с использованием обитателями планеты возможностей оптического диапазона, контакт заморожен на срок (…)»
Все дети маленькие
Мы перевалили через скалистый гребень и увидели нечто, от чего глаза на лоб полезли.
Глубоко внизу, на серо-оранжевом песке бескрайней долины ровными рядами стояли белоснежные параллелепипеды, с высоты очень похожие на кусочки сахара-рафинада. Одинаковые по ширине – метров десять, не больше, они были разными по высоте и длине: огромные – с двухэтажный дом, и поменьше – словно секции коммунального гаража. Тем не менее все «рафинады» точно вписывались в пересечения вертикальных и горизонтальных параллельных линий, образующих гигантскую сеть с прямоугольными ячейками.
– Кто это сделал? – облизав сухие губы, шепотом спросил старпом Ян Туча.
Становилось жарко. В небе густого синего, почти кобальтового цвета, – кажется, вглядишься и увидишь звезды, – обозначился диск неяркого оранжевого солнца, отчего песок приобрел оттенки маджента . Но кубики! Их поверхность поглощала цвета, словно в каждую масляную каплю бухнули бочку цинковых белил.
Интересная планета. Мы и не собирались на нее садиться, но кораблю потребовался срочный ремонт – незначительный и все же требующий остановки.
В справочниках планета, обследованная роботами сто лет в обед, значилась непригодной для жизни. В качестве аргументов указывалось отсутствие флоры и фауны, полезных ископаемых при наличии воздуха, которым вполне можно дышать. Только кому нынче нужен воздух? Вокруг Земли море планет с прекрасными условиями, а освоено всего с гулькин нос.
Море-то, море, но земляне были единственными разумными в «водичке» космоса. И вот теперь… Неужели?
На первый взгляд все соответствовало справочникам: голые скалистые образования, песок и еще раз песок, вода в виде скудных осадков, нет ни примитивных лишайников, ни простейших одноклеточных. Точнее не скажу, я не биолог. А еще тишина – такая, что становилось страшно.
– Кто это сделал? – повторил Ян.
Мы и не сомневались, что «это» именно «сделано» «кем-то» – не может природа так ровненько «поработать ножовкой», выпилив ровные фигуры, да еще и расставить их по правилам стереометрии…
Дни шли за днями. Давно закончился ремонт, а наша команда ни на йоту не приблизилась к разгадке странных монументов. Их мелкозернистая поверхность, и правда, напоминала спрессованный сахар – настолько прочный, что удалось исследовать лишь крошки. Сканирование показало, что кубики – цельные, однородные, и если в атомах не было ничего необычного, то структура, которую они образовывали, и её свойства – оставались тайной.
Я маялся от безделья. Сунулся помочь ребятам-механикам – прогнали. Просился войти в исследовательскую группу разнорабочим – лишь посмеялись. Твердое распоряжение Сереги – не занимать художника «ерундой», выполнялось строго. Впрочем, конечно, Сергея Волкова – капитана космического крейсера и моего друга по совместительству.
Решение взять на борт вольного живописца поначалу воспринялось недоуменно. Еще бы! От живописи команда технарей была далека так же, как я от астронавигации и механики. Художествами на корабле занимался только кок Хикомару, украшая воскресные пудинги завитушками крема. Но постепенно напряженность ушла, особенно, когда стены над койками космонавтов стали заполняться этюдами и портретами. И все же парни не бросили привычку замирать у меня за спиной, когда я писал картины, вооружившись компьютерной кистью и выводя сначала на экране, потом на холсте пейзажи посещенных планет. Кажется, они и не дышали совсем, а уж говорили исключительно шепотом, словно у кровати тяжелобольного. Словом, относились ко мне, как к стеклянному, и я то фыркал, то сердился, когда кто-то из технарей застенчиво предлагал понести за меня компьютер или «помыть» кисточки.
Я доказывал Сереге, что все съемки – какие возможно – сделаны, что мои метаэтюдники переполнились, а кобальтово-маджентные цвета я уже видеть не могу. Напрасно.
Привираю, конечно, планета мне нисколько не надоела, каждый раз я находил все новые оттенки, причудливо смешанные синим небом и оранжевым солнцем. Но нужно время, чтобы хаос в голове сложился и вылился в картины. После тысячи зарисовок, сделанных разными способами, достаточно примитивного блокнота и реликтовых карандашей.
Сейчас, закинув в сумку сухой паек, выданный ворчащим коком («Куда тебя несет, парень?», что не помешало ему всучить флягу с двумя литрами мандаринового компота), натянув шорты и накинув исключительно от солнца куртку с капюшоном, захватив блокнот и карандаши, я снова отправился писать кубики, напутствуемый словами капитана не уходить далеко от разведчиков.