– Смотри, раз пришел. Сегодня по спальням собрал.
Бочаров глянул и застыл завороженный. Рисунки на листах: стены замков, парящих в непонятно каком измерении, переплетённые мраморными лестницами и голодным плющом, были похожи между собой, как близнецы. И рисунок ночного гостя был один в один их порождением. Плоть от плоти, кровь от крови.
– Что это значит? – выдохнул Бочаров. – Как они это делают? И зачем?
Бианкин пожал плечами:
– Может быть, синхронизируют сознания. Мы говорим себе: больные дети, больные дети, выброшенные из нормальной жизни. А сами не представляем, Аркадий, что они могут. Серьёзных и даже несерьёзных исследований никто не проводил. Считается, что проблема в том, что дети Ирудо рождаются. А может, это не проблема. Может, просто так надо.
– Кому надо? – Бочаров внимательнее вгляделся в приведённого им мальчика. Тот сидел на краю стула, вытянувшись, напряжённо сведя цыплячьи лопатки. Бледные губы полураскрыты, глаза смотрят как обычно, в никуда, даже и не пытаясь ни на чём сфокусироваться. В уголке рта скопилась слюна. Вот-вот капнет.
– Мало ли, кому надо. Одно из проявлений законов природы. Ты знаешь, что перед войной рождается гораздо больше мальчиков? Никто не знает почему. Собственно, не перед войной, а сразу после. Но не в этом дело. Лет двадцать назад вдруг стало рождаться много детей с врождённым пороком сердца. А потом так же вдруг перестало. Левшей больше не рождается. Почему – опять неизвестно. Может, природа пытается снова прийти к состоянию устойчивого равновесия, компенсировать потери. А может, что-нибудь другое.
– Зачем природе дети с синдромом Ирудо? Уменьшить рождаемость? Поставить само существования человечества на карту?
– Откуда я знаю, Аркадий? Ты спросил – я ответил. Идем, я тебе что-то покажу. Только нянечку позову с мальчиком посидеть.
Бианкин привел Аркадия в палату для новорождённых.
– Здесь три Ирода! – сообщил Бианкин.
– И что?
– А то! Смотри!
Бианкин сжал в руках неизвестно как попавший к нему тяжёлый баскетбольный мяч и с силой замахнулся им в сторону младенцев.
Аркадий бросился на сошедшего с ума Бианкина, но не успел. Мяч уже летел в сторону открытых лёгких кювёз с новорождёнными.
Бочаров зажмурил глаза. Вот сейчас. Сейчас раздастся истошный детский крик. Переломы, сотрясения, увечья на всю жизнь…
Ничего.
Бочаров приподнял веки. Мяч висел в воздухе посредине палаты на уровне человеческого лица, будто столкнулся с невидимой преградой. А затем, будто кто-то его подтолкнул, медленно опустился на пол.
– Понял?
– Нет, – честно признался Бочаров. – Только отдай лучше мяч. Мне спокойнее будет.
– И я не понял. Но впечатляет.
– А зачем всё это?
– Это уже нe ко мне, это в Божественную канцелярию.
Затренькал телефон. Бочаров зажал микрофон ладонью и вышел из палаты.
– Пап! – кричала возбужденная Элька. – Ты пока не договаривайся насчет аборта. Мне подруга рассказала, у нее ребенок Ирод. Четыре года. Шоковая терапия метразином дает потрясающие результаты. Дети вылечиваются на глазах. Начинают говорить. И улыбаться. И отвечать на вопросы. В их подопытной группе все выздоровели, представляешь? Мультики по телевизору смотрят, смеются. Сын у нее уже до ста считает. И все буквы знает. Проблема, можно сказать, решена!
Вечером Элька с мужем приехали в гости. Привезли торт и бутылку коньяка. Элька загадочно гладила живот и светилась счастьем.
Захмелевший Бочаров вышел на кухню – глотнуть холодной воды.
Одинокий телевизор бубнил что-то в пространство. Бочаров потянул руку к пульту, но передумал и прислушался.
– Таким образом, – вещал с экрана человек в красном галстуке, – недавно открытая комета Фрая имеет пять процентов вероятности столкнуться с Землей через три года. Это много по астрономическим меркам. Но не будем грустить, дорогие друзья. За эти несколько лет все ещё может перемениться…
Бочаров так и не выключил телевизор. Он присел на табуретку и попытался вспомнить что-то очень важное. Что-то, произошедшее с ним недавно и имеющее связь с той пургой, что нёс ведущий. И с вроде как решённой проблемой. Но так и не смог.
Евгения Кретова
Мне 38 лет. Живу в г. Благовещенск, а сама из Москвы. По образованию юрист, книги пишу со школы, последние 5 лет – наиболее плотно. Закончила литературные курсы «Мастера текста». Есть рассказы, опубликованные в сборниках и литературных журналах, сетевые публикации. Член Союза писателей России.
Победитель номинации "Подростковое фэнтези" национальной литературной премии «Рукопись года» и финалист Конкурса детской и юношеской книги ЛитРес и ЛайвЛиб (3-е место) за рукопись «Вершители: посох Велеса». Финалист конкурса «Новая детская книга» в номинации «Фэнтези. Мистика. Триллер» и победитель читательского голосования за мистический триллер «Альтераты: миссия для усопших».
Сборник рассказов «Дом с панорамными окнами» – в Шорт листе премии «Электронная буква» (номинация Малая проза).
Автор пяти романов в жанрах современная проза, детектив и триллер.
Буду рада встретиться с вами на ЛитРес https://www.litres.ru/evgeniya-kretova-13071576/
Крайний полёт «Немезиды»
Темно-синий, неживой пока монитор внешней связи. Тесная, видавшая виды рубка. Вечный запах стеклопластика и свежемолотого кофе. На потертой консоли покачивал крупными кожистыми листьями каучуконосный фикус – будто третий член экипажа. Каждый переход на одном и том же месте. Борис Сергеич, бортинженер грузового корабля «Немезида», методично пристраивал его рядом с собой, словно малолетнего ребёнка. И каждый раз капитан корабля Павел Игнатьевич Коротков молча переживал, что растение окажется плохо закреплено и полигласовый горшок соскользнёт с ребристой поверхности. Сам-то не разобьётся, но подомнёт ящик СТП. А СТП – или Сигнатура транзакционных переходов – это жизнь их старенького, потрепанного сотней переходов, но надежного, как мама родная, почтовика. Это связь с операторами станции привязки. Это обратный билет домой.
Он покосился на старого товарища, вздохнул, ослабил тесный воротник кителя, набрал код внешней связи. Приемник пискнул, сообщая об установлении соединения.
Короткий взгляд на Сергеича: тот привычным движением активировал таймер. На черном циферблате квадратные нолики сменились вереницей чисел.
– Грузовой борт 14-280-Немезида готов к транзакции, – сообщил он по переговорному устройству. – Курс 0016АРМ, сообщение: станция «Сатурн» – аппаратная станция «Флида».
Сергеич активировал визиры и курсоуказатели. Капитан видел, как окрасился синим монитор с загруженной оператором «Сатурна» навигационной картой.
– Вижу вас, борт 14-280-Немезида. Формирую сигнатуру, – прошелестело из ретранслятора. На навигационной карте пролегла четкая прерывистая линия трех выстроенных коридоров. Ближайшее транзакционное окно – за Плутоном. Тринадцать минут на марше.
– Импульс на старт, – скомандовал Павел Игнатьевич.
– Есть импульс на старт, – отозвался Сергеич и покосился на фикус: тот торжественно качнул руками-листьями. – Готовность номер пять, четыре, три, два, один… Пуск.
Космический грузовик дёрнулся вперёд, оставляя за собой вытянутое кварк-глюонное облако.
– В добрый путь, – дежурно пожелал оператор «Сатурна» и отключился.
– К чёрту, – привычно отозвался Сергеич и потянулся, расправив широкие плечи.
Павел Игнатьевич сумрачно вздохнул, выравнивая курс:
– Сколько лет с ними работаю, столько не могу привыкнуть к этому «В добрый путь»… Как в мультике, помнишь? «Земля, прощай! В добрый путь!»3.