Ироды нашего века
Холсты Эль Греко. Неуживчивого гордеца. Праведника с заговоренной дьяволом кистью, умершего больше четырёхсот лет назад.
Болезненно-яркие цвета: ядовито-зелёные, тревожно-лазоревые, сизо-алые, как воспалённое горло. Грозовое небо Апокалипсиса, залитое северным сиянием. Терзающие землю тучи, тусклое солнце в прорехах облаков.
Неестественно вытянутые лица, плоские затылки, изящные паучьи пальцы, отрешённый взгляд.
Ироды. Ироды шестнадцатого века.
Известный факт: художник искал натурщиков в домах умалишённых.
Что тут скажешь: нынешний век гораздо более гуманен. Впрочем, он только начался. Человечество еще может сравняться с веком шестнадцатым в своей морали в отношении к убогим.
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Hебесное».
Ещё бы. Кто бы сомневался! Особенно если точно знал, что сие означает. Не трактуется, а означает. Улавливаете разницу? Не улавливаете? Ну и чёрт с вами.
— Чёрт! — догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы. Бочаров бросил окурок на пол. Выругался громко, хотя обычно сдерживался. Не до того. Этот звонок, перевернувший всё внутри.
— Папа! — голос дочери звенел на грани истерики. А может, уже за гранью. Это у Эльки-то, спокойной, деловой, скрытной. Даже в день свадьбы разруливающей по телефону проблемы на работе.
— Папа! Я беременна!
— Сколько недель? — в нём сразу проснулся врач. — Что-то не в порядке? Приезжай в больницу. Мы пойдем к Грибову. Или к Лурье.
— Восемь. Я в порядке! Нет, не в порядке! А вдруг он родится этим? Ну, этим. Иродом. Ты должен знать, какая сейчас вероятность. Неофициальная. По твоим больничным каналам.
— Двенадцать процентов, — он никогда не умел врать.
В трубке болезненно охнули:
— Уже двенадцать? Я не могу так. Не могу без полной уверенности. Что мне делать?
Как будто он знал. Как будто кто-нибудь знал в этом вдруг слетевшим с катушек мире. Аборт он мог бы организовать у кого-нибудь из коллег. Быстро. Безопасно. Безболезненно. А если через месяц вероятность возрастёт до пятнадцати? А через шесть — до двадцати пяти? Останется тогда у Эльки хоть какой-нибудь шанс? У других девочек — останется ли?
Ещё пять лет назад никто знать не знал о синдроме Ирудo. Теперь не знают только умалишённые. А может, и они уже знают.
— Аркадий Александрович, — дверь на потайной балкончик приоткрылась, — у Голубевой уже потуги начались.
— Иду, — Бочаров потёр потный, несмотря на холодную погоду, лоб и вышел в больничный коридор.
Бочаров привычными, отработанными до автоматизма движениями влез в бахилы, вымыл руки, натянул латексные перчатки.
Голубева — молодая, обширная, голосистая — несмотря на эпидурал, кричала, не жалея лёгких. Рядом суетилась медсестра.
— Всё хорошо, — успокаивающе начал Бочаров, — все идёт как надо. Всё уже почти кончилось. Сейчас по моей команде начнём тужиться. Как можно сильнее. И всё у нас будет прекрасно.
Совершенно ошалевшая от важности момента Голубева ничего не ответила, только вцепилась в простыню потными руками.
Через двадцать минут он принял в окровавленные ладони красного, сморщенного как сухофрукт, вымазанного слизью младенца.
«Без разрывов обошёлся», — мысленно похвалил себя Бочаров и хлопнул новорождённого по попке.
Новорождённый молчал.
«Это ещё ничего не значит», — подумал Бочаров и передал младенца педиатру Бианкину — проводить тесты по шкале Апгара.
Дыхание… Сердцебиение… Рефлексы…
— Всё в порядке? — тревожно спросила уставшая распаренная роженица.
Бочаров бросил быстрый вороватый взгляд на Бианкина. Тот виновато улыбнулся и едва заметно качнул головой. Бианкин безошибочно определял синдром Ирудо у новорождённых. На глазок. Когда они ещё ничем не отличались от обычных детей. Как это ему удавалось — одному богу известно. Такое пока не получалось даже у самого совершенного оборудования.
— Ребёнок здоров, не волнуйтесь, — туманно ответил роженице Бочаров. — Сейчас дадим его вам. Покормите.
— Второй за день, — сказал в ординаторской вечно растрёпанный Бианкин, сжимая в руках кружку чёрного, как душа Кощея, кофе. — Скоро для них надо будет второй бокс открывать.
Они. Дети с синдромом Ирудо. Японского доктора с оттопыренными, похожими на вареники ушами, хорошо теперь узнаваемыми во всём мире. Ещё пять лет назад их не было. Не ушей — детей с синдромом.
Детей Ирудо. С лёгкой руки одного из телевизионных шутников прозванных Иродами. Сейчас на эту тему никто уже не шутил.