Существовали колонисты бедно, работали много и тяжело, но радовались: проверками никто не достаёт, налоги божеские, в армию не призывают и армией не нападают.
Однако некоторое время тому назад появилось на границе поселения странное сооружение – деревянный куб с одной-единственной дверью. Вот вчера на этом месте ничего не было, а утром – на тебе! – стоит, будто испокон века, даже брёвна в землю вросли, местами мохом покрылись. Смельчаки наведались и… ушли – озадаченные и обеспокоенные.
В кубе обитали удивительные пришельцы: о себе ничего не рассказывали, никого не трогали, никуда не совались, в свет не выходили, напротив, привечали всех, помогали, чем могли. А могли они – исполнить заветное желание, только одно, самое главное.
Скоро слух об инопланетянах – никто не сомневался, что обитатели куба прибыли каким-то образом с далёких звёзд, – облетел всех, и потянулись к кубу поселенцы, кто уж очень хотел, чтобы заветные мечты сбылись.
И они сбывались.
Не всё было так печально, как расписывали завсегдатаи трактира.
Одному гончару пришельцы вывели со щеки огромное родимое пятно – ходит теперь довольный, белолицый, женился недавно, говорят. Ещё ходили слухи, что банкир Мецель (это нынче он банкир, а раньше мало кому известный ткач) тоже просил у пришельцев богатства и возможности не работать физически – ручками. Да и коров у Зиты-индианки прибавилось не случайно. Ну не плодятся так быстро коровы-то!
Пожалуй, больше всего велось пересудов о несчастной любви бастарда Трисдана – незаконного сына мэра Нью-Эльдорадо Дарика Корнуэльского. Мэр не признал наследника и делал вид, что не интересуется судьбой молодого оружейника. А Трисдан влюбился в Изольдину, которая собиралась замуж за законного отпрыска Дарика – низкорослого и золотушного Марка. Дочка советника Изольдина была красавицей: чёрные косы до земли, огромные глазища темнее ночи, губы макового цвета, кожа белая, как туман над рекой. И вроде ей тоже полюбился оружейник Трисдан, да родители воспротивились неравному браку. Вот тогда и отправился бедный парень к пришельцам. О чём он их просил – никому не известно, но всем ведомо: конечно, о браке с Изольдиной! Недели не прошло, вдруг объявили о свадьбе красавицы с Марком-золотушником. Как?! Почему?! Ведь просил же Трисдан!
Говорят, когда на свадьбе подняли белую фату Изольдины, она вся чёрная была от горя… И Трисдан чёрный… да только не от горя, а от того, что в лесу верёвку через сук перекинул и повесился. Записку ещё оставил, мол, просил я у пришельцев счастья Изольдине, так всё и вышло.
Осерчали тогда мужики, уж больно любили оружейника в округе, пошли к кубу – разбираться…
– Я слышал, ничего у них не вышло, – сказал Ли Си Цын, в очередной раз наполняя кружки.
Кузнец Лекса, широкий и низкорослый, как пень, с руками в буграх мышц, буркнул:
– Поорали мы возле их жилища, покидали камнями в стены, да только никто с нами разговаривать не стал. Ну… и разошлись все… до поры.
Он был прав. Потихоньку народ стал роптать. То и дело в поселении вспыхивали драки, ссоры, когда кто-то собирался к пришельцам, или же дело шло не так, как всем этого хотелось. И петуха уже пускали на куб, и дёгтем двери мазали – только толку-то?
– И всё же люди ходят к чужакам до сих пор, – дед Гымза пригладил залитую пивом бороду, – чего хотят, сами не знают.
– Я знаю! – вскочил изрядно окосевший Джонни-врач. – Вот прямо сейчас и пойду! И попрошу!
– Да сиди ты, – пытался урезонить его кузнец Лекса, но Джонни нетвёрдой походкой устремился к выходу…
Жизнь в таверне словно остановилась. Не только компания за столиком ждала возвращения приятеля, но и другие разговоры умолкли, музыкальный автомат не обновлялся, лишь служанки шуршали накрахмаленными передниками, разнося пиво. И оно выпивалось в тяжелой гнетущей тишине. Все знали беду врача. Год тому назад умерла его жена, оставив на руках мужа семерых деток мал мала меньше. Умерла по дурости, перепутала в аптечке лекарства и выпила от мигрени не то, что нужно. Доходы врача мизерные, пьет в таверне не за свой счет, светится от голода, а уж дети… Последнее Джонни им отдавал, что тут греха таить. Соседи помогали, как могли, конечно, но – семь ртов как-никак.
Джонни пришел через час. Синие глаза сияли, пшеничные волосы намокли от вечерней мороси и закрутились на лбу в смешной хохолок.