Ну вот и хорошо. Только, блин, ничего хорошего. В последнее время меня донимают какие-то странные боли в пояснице, а эти аэропортовские кресла, обитые под-лин-но византийским дерматином, только отягощают страдания. Я всю жизнь заявлял, что никогда не уподоблюсь тем старым придуркам, которые только и талдычат что о своих болячках. Но с тех пор я успел обзавестись собственными болячками, о которых можно всласть поталдычить. Ну честное слово, это так увлекательно и просто невозможно удержаться! Можно ли говорить о чем-то еще, когда твоя физическая сущность рассыпается на части и ты чувствуешь, что ниже шеи у тебя мало-помалу наступает полный капут?
Кому, скажите на милость, придет в голову обсуждать, например, теорию Лакана[1] в аэробусе, который штопором падает вниз? Конечно, если ты не Лакан, но даже и тогда: гос-споди, Жак, попрощайся с детьми. Пока был пьяницей, я старался не замечать своих телесных неисправностей — да что там, в самые беспробудные годы я уже старался не замечать и своих телесных отправлений, — но теперь болезни стали мне вроде хобби. Все свободное время я потихоньку щупаю и тыкаю себя — где там мои органы? — как старушки в платочках ощупывают мятые персики в супермаркете. А сколько я торчу в сети, прогугливая свои многообразные симптомы? Вы знаете, что первый диагноз, который предложит вам Интернет на любой симптом, это почти всегда какая-нибудь венерическая болезнь? Граждане ипохондрики, позволяющие себе шуровать гениталиями, должны быть весьма обеспокоены этим.
Когда я учился в седьмом классе, у нас ходили легенды, что писюн напрочь отвалится, если будешь теребить его чересчур часто (или засунешь в черную девчонку — примета культурного климата Нового Орлеана середины шестидесятых), так эти байки ужас как меня тревожили. Одной мысли о том, как я прибегу к матери, сжимая в руке отвалившийся причиндал, хватило мне, чтобы воздерживаться от онанизма несколько лет. Жуть! Мать у меня была рукодельница и уж постаралась бы присобачить несчастную пипку на место при помощи клея, штопальной нитки и фоток из «Нэшнл джиографик», и мой срам стал бы пособием по карликовым шимпанзе для первоклашек. «Ну вот, — сказала бы мама, — так-то получше».
В следующем месяце маме исполнится семьдесят три. Говорю об этом, потому что не один я, мистер Выплата в пользу Бенджамина Р. Форда, потерял эти 392 доллара 68 центов — моя жизнь сейчас так сложилась, что вместе со мной пострадает и мисс Вилла. Грабя меня, вы грабите мою старенькую маму. Вы подлые грабители. Три года назад она перенесла обширный инсульт, и с тех пор я полностью забочусь о ней — при содействии двадцатисемилетней пухляшки из польской деревни (ее зовут Анета, и она еще иногда помогает мне с переводами). Все это, заметьте, в стенах крохотной квартирки на третьем этаже в Вест-Виллидж, которую я зову своим домом еще с тех пор, когда нами правил Буш-старший. Тогда свободного места в ней было навалом. Нынче же, когда по комнатам шаркает мать, а вокруг нее галопирует Анета, и сон и бодрствование мои ютятся в бальзаковской каморке, заставленной под завязку — письменный стол, книги и диван, который раскладывается в кровать, но лишь если отодвинуть стол. Не весьма, но мы управляемся.
Наверное, инсульт — лучшее, что могло произойти с моей матерью. Звучит скотски, не сомневаюсь, — особенно учитывая то, что она не владеет правой половиной тела и вынуждена общаться с нами, корябая односложные записочки на разноцветных стикерах, которыми вечно завалены ее колени, — но дело в том, что прежде моя мать была чокнутая, а теперь — нет. Я имею в виду, она была не такая чокнутая, как ваша старая тетя Эдна, которая в восемьдесят выплясывает танго и отпускает сальные замечания за праздничным столом в День благодарения. Я имею в виду маниакально-депрессивно-шизофреническую чокнутость, настоящую жесть. Во время инсульта участки мозга отмирают из-за кислородного голодания, и в случае моей матери, очевидно, отмерли чокнутые. Удар рассек мамин мозг надвое, но — ура! — оставил действующей здоровую половину. Это я не к тому, что у нас теперь все тип-топ, просто когда-то было хуже. А если честно, было просто ужасно, но это другая история, и вы, пожалуй, уже получили о ней представление.
1
Жак Лакан — французский психоаналитик, переосмысливший теорию Фрейда с позиций структурализма и лингвистики.