С другой стороны, у Ноэля даже могилы не было – и здесь тоже тяжелая, безысходная тоска, но иного рода. Ноэль пропал без вести в Средиземном море, в последний год войны, когда судно, на котором он шел из Египта, было торпедировано. Как именно он умер? Утонул? Мгновенно погиб при взрыве? Сообщения тогда поступали самые противоречивые: кто-то утверждал, что видел его, неподвижного, в воде лицом вниз, кто-то говорил, что его втащили на спасательный плот, раненого, но вполне себе живого. Но никакого плота так и не отыскали. Может, Ноэля подобрали враги? Во всяком случае, тело найдено не было, а в то время ходило столько рассказов о чудесном возвращении контуженных солдат, что еще много месяцев после смерти Ноэля, чуть ли не весь первый послевоенный год, Фрэнсис с матерью надеялись, что он вернется. Они пережили немало ужасных моментов: стук в дверь в неурочный час, пареньки на улице, отдаленно похожие на Ноэля… То время Фрэнсис всегда вспоминала с содроганием. Бедный, бедный Ноэль! Младшенький, всеобщий любимец. Он всегда виделся ей не в том возрасте, когда погиб, не девятнадцатилетним юношей, а малышом в полосатой пижаме, с круглыми розовыми пяточками, гладкими, как галька. Фрэнсис вспомнила, как однажды в Истборне он расплакался, когда его захлестнуло волной, и она над ним посмеялась: мол, трусишка несчастный. Она отдала бы что угодно, лишь бы взять свою насмешку назад.
Не надо думать об этом. Гони прочь эти мысли. Смочи щетку снова – быстро-быстро! Вот здесь она пропустила место. Смотри, как хорошо отчищается мрамор! Вот так-то лучше… Фрэнсис уже перешла от надгробной плиты к постаменту и медленно продвигалась вокруг него. Еще несколько ходок к колонке – и все, с делом покончено. В следующий раз, решили они с матерью, надо будет принести садовое сито и просеять землю. Но и сейчас все приведено в более-менее божеский вид. Фрэнсис убрала инструменты, вытерла руки и сказала, обращаясь к могиле:
– Ну вот, отец, теперь ты у нас чистенький и опрятненький по случаю дня рождения. Уверена, это больше, чем ты заслуживаешь.
– Фрэнсис! – укоризненно воскликнула мать.
– А что такого? Я бы сказала то же самое ему в лицо, стой он сейчас перед нами. Это – и еще много чего. Впрочем, он наверняка сумел бы пропустить все мимо ушей. Это единственное, что у него отлично получалось.
– Замолчи!
Они постояли еще немного: мать беззвучно произносила молитву, закрыв глаза и опустив голову, а Фрэнсис украдкой оттягивала шерстяной ворот с потной шеи. Обратно к выходу они пошли через старую часть кладбища, которая Фрэнсис нравилась гораздо больше: все эти аляповатые памятники прошлого столетия, плачущие ангелы, погасшие факелы, каменные корабли с надутыми парусами. Фрэнсис вслух читала фамилии, звучавшие как фамилии диккенсовских персонажей:
– Боуд… Эппс… Тули… Везервокс! Странно, насколько имена соответствуют эпохе. Неужели мода на фамилии – тоже меняется?
– Вряд ли кто-нибудь пожелал выйти замуж за бедного мистера Везервокса.
– Ошибаешься. «Безутешно горе пятерых переживших его сыновей»! Да здесь повсюду должны лежать Везервоксы.
Выйдя на улицу, они с сомнением посмотрели на небо. Отец всегда восхищался цветниками Далвичского парка, и Фрэнсис с матерью собирались поехать туда на автобусе, выпить чаю в кафе, прогуляться по цветникам – в общем, провести остаток субботнего дня достаточно приятно. Но небо висело низко, темное и хмурое.
– Похоже, гроза будет, – сказала миссис Рэй, с войны боявшаяся грома и молний. Они решили отказаться от своих планов и сразу ехать домой. Едва они вышли из автобуса на своей остановке, как по земле застучали первые тяжелые капли. Через палисадник они уже бежали бегом – Фрэнсис обогнала мать, чтобы отпереть и распахнуть дверь. Они ввалились в холл, задыхаясь, смеясь и стаскивая мокрые плащи.