Недавно вручили нам дипломы по сталинским премиям. В качестве документа и свидетельства это, конечно, не так уже важно, — но мне было очень приятно, что там стоит личная подпись Сталина. Получается хорошая память.
Думаю, Лиля тебе переслала книжку «Лирики». Видимо, ты писала о ней, а не об огоньковской. Если говорить о внутреннем чувстве, то этой книжкой в ее лирической части я доволен больше всего, — конечно, больше, чем обеими пьесами.
В последний месяц дважды выезжал опять на фронт, — сначала на Брянский, потом подряд, сразу, на Западный. Вернулся только позавчера. Этим и объясняется мое молчание, хотя я и получил оба твоих последних письма.
Сейчас написал около 600 строк новых стихов, из которых пока напечатано только одно, под названием «Убей его». Ты, наверное, его читала.
Дальнейших планов своих не знаю. Выяснятся они в ближайшие дни: либо поеду опять на некоторое (недлинное) время на фронт, либо мне предстоит гораздо более длинная поездка, на несколько месяцев, тоже военного порядка. В этом случае, думаю, что меня дня на три отпустят слетать. Если будет так, «молнией» сообщу тебе, чтобы ты выехала в Челябинск. Полечу туда и там увижу сразу всех, ибо две поездки сделать сразу мне нет возможности из-за служебных дел.
Была тут Женя, видел ее около часа. Кое-что с нею отправил Алешке. Сейчас достал ему ботинки, не знаю только пока, с кем переправить. Она хорошо выглядит, вообще молодец. Только не удосужилась привезти фотографию Алешки. Я ее просил сделать немедленно, но в этом случае, как ты знаешь, она канительщица, так что прошу твоего содействия (а то я вдруг, неизвестно отчего, стал сентиментальным отцом и мне хочется срочно иметь его фотографию).
Да, еще немаловажное, хотя немного смешное во время войны событие: получил я наконец квартиру. Как я и говорил тебе три года назад, просить я не стал. Квартира на Ленинградском шоссе, около Бегов.
Заезжал к вам на квартиру, взял оттуда занавески и скатерть, — с нею у меня связаны какие-то детские воспоминания, просто приятно, и потом взял твою фотографию, — ту, где ты стоишь, опершись на рояль.
Если касаться житейских дел, — по нынешним правилам аттестат можно посылать куда-нибудь в одно место, и потому я его посылаю, естественно, сыну. Конечно, плюс к тому посылаю и деньги, — в общем, три тысячи рублей. Ты мне просто напиши, по-дружески: если тебе не хватает тех двух тысяч, что я посылаю, то буду посылать столько, сколько тебе нужно, — только прошу написать мне об этом совсем откровенно. Мы же с тобою старые друзья. Что же до аттестата, то мне его никак не делят и ничего не выйдет.
Надеюсь все-таки выцарапаться к вам, ибо, как сейчас сообразил, тебя я не видел десять с половиной месяцев, а Алешку больше года. Меня не пускают, хотя я подчас и довольно подолгу сижу в Москве, но все поездки бывают совершенно неожиданны, и я узнаю о них за несколько часов до того, как должен улететь самолет. Поэтому редактор никак не отпускает меня на несколько дней. Каждый раз, когда я собираюсь его попросить, надо мной висит какая-нибудь неожиданная поездка.
О личных своих делах писать не буду. Идут они примерно по-прежнему.
Прилагаю к письму последние фотографии с Западного и Брянского фронтов. Как видишь, чего не сделают с человеком обстоятельства: такая грязь, что ни на чем, кроме лошади, не удавалось передвигаться, — пришлось временно стать кавалеристом.
Очевидно, письмо это застанет тебя одну. Так или иначе, передай отцу мой привет, и скажи ему, что лучшим свидетельством, на мой взгляд, того, как я его понимаю и как к нему отношусь, является то, что я написал в пьесе о нем. А в остальном я его очень люблю, и все больше с каждым годом. Надеюсь, что он мною доволен.
Попытаюсь, если удастся это, подписаться для тебя в Бюро газетных вырезок, чтобы все, относящееся ко мне, доходило до тебя полностью. Но поклясться в этом не могу: точно не знаю, можно ли сделать это из Москвы не на Москву.
К тебе большая просьба: наконец, сообщи мне внятно, какой телефон, как тебя вызвать, откуда, в котором часу и кого первоначально вызывать по фамилии, чтобы позвали тебя. По тем телефонам, которые у меня были, я запрашивал трижды и говорили: то их нет, то по ним не отвечают. Да, мне передавали какую-то телефонограмму, из которой ни я, ни десяток спрошенных мною людей не поняли ни слова. Она касалась какого-то телефонного звонка, но что, когда, где его ждать — было совершенной загадкой. Словом, я прошу сообщить точно, со всеми подробностями свои телефонные координаты, может быть, все-таки удастся поговорить, чего я хочу очень.