Выполнив задание в тылу врага, разведка возвращалась назад. На рассвете третьего дня, зайдя с тыла, мы бесшумно сняли турецкую заставу. Захватив пленных, быстро спустились в ущелье, перешли вброд бурную речку.
Нас ожидали тот же подполковник и есаул. Подполковник обнял хорунжего, поблагодарил. Разведчикам объявил благодарность, приказав представить к наградам.
Хорунжий велел всем показать свои "трофеи". Достал и я "Коб заря" Шевченко.
— А ведь и мои предки — запорожские казаки, — с гордостью сказал хорунжий. — Полтораста лет прошло, а потомки запорожцев в далекой Турции свято берегут память о родине своих предков.
Хорунжий долго хранил "Кобзаря". Мы разучивали песни. Мне, как запевале, подолгу доводилось держать книгу в своих руках. Хорунжий собирал нас и читал нам произведения великого Кобзаря.
Вскоре хорунжего произвели в сотники. Разведчиков наградили. Покидая нас, командир увез с собою "Кобзаря" Шевченко.
Более шестидесяти лет я бережно хранил медную чернильницу, дорогую мне память о разведке в тылу противника. Украшенная тонким замысловатым орнаментом искусного гравера, эта реликвия воскрешает события далекой истории, когда по воле императрицы Екатерины II Запорожская Сечь была уничтожена, а казаки с семьями под усиленным конвоем переселены были на новые, необжитые земли Северного Кавказа по рекам Кубани и Лабе. Вот тогда-то и оставили родные края многие непокорные, ушли с семьями в далекую чужую страну Турцию. Так и занесли с собою медную чернильницу — немую свидетельницу страданий тех, кто покидал Украину.
На торжественном собрании в Академии художеств, посвященном 165-й годовщине со дня рождения Тараса Григорьевича Шевченко, я рассказал о находке "Кобзаря" Шевченко вдали от нашей Родины — в Турции. Закончив свое выступление, я передал представителю Музея Т. Г. Шевченко в Киеве старинную чернильницу.
ПОРТРЕТ
емало лет своей жизни посвятил я поискам документов и вещей, принадлежавших декабристам.
В те годы — незадолго до Великой Отечественной войны — мечтал я о создании музея "Южного общества декабристов" в городе Тульчине.
Кое-что мне удалось найти, хотя все относящееся к декабристам разыскивать трудно: после их арестов бумаги были захвачены жандармами царя Николая I, кое-что уничтожили сами декабристы.
В ссылку, в далекую Сибирь взяли они немного: книги, одежду, личные вещи.
Большая часть из всего этого, немногого, после их смерти растерялась, разошлась почти без следа.
Редко вдруг что-нибудь обнаруживается — письмо, медальон, перстень, изготовленный из кандалов…
Недавно, к примеру, была найдена серебряная ложка Вильгельма Кюхельбекера, декабриста и друга Пушкина.
Более всех, пожалуй, и давно уже занимала меня личность Михаила Сергеевича Лунина.
В самом деле это был человек удивительный. Даже среди таких благородных, честных и смелых людей, как Пущин, Волконский, Муравьев, Бестужев, Якубович, он выделялся. О его находчивости, хладнокровии, уме, силе воли ходили легенды.
Это был тот Лунин, о ком Пушкин писал в десятой главе "Евгения Онегина":
Там Лунин дерзко предлагал Свои решительные меры…
Какие же это были меры? Против кого? Зная время, когда по Царскосельской дороге проезжает царь, Лунин предлагал напасть на него и заколоть кинжалом.
Когда декабристы вывели восставшие полки на Сенатскую площадь, когда царь из пушек картечью начал расстреливать их, когда пошли в Петербурге аресты, Лунина там не было. Он был в Варшаве, служил в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку.
Вести о неудавшемся восстании быстро дошли и до Варшавы. У Лунина было время бежать.
Граница рядом, несколько часов в седле — и он спасен, никакие жандармы его не схватят. Мало того, почти накануне ареста Лунин уезжает охотиться. Он вооружен, под ним выносливый и верный конь…
Но он не бежит, возвращается в полк, где его ждет фельдъегерь, который доставит его в Петербург. Бежать — значит предать друзей, которые уже арестованы.
А в Петербурге — следственная комиссия, допросы. Ему зачитывают показания одного из арестованных: "Лунин же в начале общества, в тысяча восемьсот девятнадцатом или в тысяча восемьсот семнадцатом году, предлагал партиею в масках на лице совершить цареубийство на Царскосельской дороге, когда время придет к действию прибегнуть…"
Те самые меры, о которых и напишет позже Пушкин.
Мысли о цареубийстве достаточно, чтобы Верховный уголовный суд, назначенный царем, приговорил Лунина по 2-му разряду, что означало "политическую смерть и вечную каторгу". Некоторые сенаторы требовали для него смертную казнь и даже четвертование. Окончательный приговор был — 20 лет. В огонь палачами были брошены ордена (за смелость в сражениях с Наполеоном), эполеты (за отличную службу), мундир… Потом — снова каземат и — долгий, долгий путь в Сибирь.