- Что же ты нам обманщика привез?
Я не понял, о чем речь. А шум в зале нарастал.
Когда Павел окончил читать, откуда-то из задних рядов раздался голос:
- Пусть товарищ поэт читает свои сочинения...
Павел оторопел.
- Как это свои?
- Да просто. То, что сам написал, то и читай. А так каждый из нас может за поэта сойти.
Надо было хорошо знать характер Шубина, чтобы представить себе ов полной мере силу нанесенной ему обиды.
- Да вы знаете... Да я...
Павел хотел что-то сказать, но волнение было столь велико, что он не мог подобрать нужных слов. Наконец я сообразил и поднялся. Признаться, я тоже не знал тогда, кто написал слова этой популярнейшей песни, но у меня не было никаких оснований не верить Шубину.
Я сказал, обращаясь к летчикам, что Шубин - известный поэт-фронтовик и именно ему удалось написать песню, которую все готовы принять за народную.
Наверное, я не очень убедил слушателей. Литературный вечер был сорван. Павел отказался поужинать с полковником Матвеевым, а между тем, признаться, ради ужина он и согласился на свое выступление.
- Ну и покуражился ты надо мной! - негодовал Шубин.
- Чудак ты, тебе гордиться следует...
- Ну и позору хватил!..
Я откровенно смеялся над переживаниями Павла и радовался за него, за редкостную судьбу, выпавшую на долю написанной им песни, которую и до сих пор поют воины Волховского фронта, когда собираются в День Победы.
Впрочем, и сегодня немногие из них знают, что слова песни написаны Павлом Шубиным...
"Надо создать былину"
Должно быть, все, кому в годы Великой Отечественной войны довелось работать во фронтовой печати, сегодня перелистывают подшивки своих газет с разным чувством.
Мы вспоминаем тех, о ком писали, о боях, походах, удачах и поражениях. Теперь уже действительно пожелтевшие без всяких журналистских натяжек страницы газет напоминают нам и о забавном, о том, что не было известно читателю, что тогда относилось к нашим профессиональным тайнам, а ныне выглядит веселой байкой.
Об одной из них мне напомнила подшивка газеты "Ленинский путь", в которой я проработал всю войну.
Заместителем начальника политотдела нашей армии был Яков Ватолин, человек недюжинных организаторских способностей, мысливший, как сказали бы мы сегодня, космическими категориями. Склонность его к гиперболам доставляла нашей журналистской братии немало и хлопот, и поводов посмеяться.
Помнится, когда мы должны были осенью 1941 года отрыть для себя первую землянку, план ее составил Ватолин и увлек нас, не ожидая саперов, приступить к земляным работам. Уже через день на наших ладонях вздулись кровавые пузыри, еще через неделю вместо них появились костяной твердости мозоли, но со стен котлована бежал неумолимый, как время, песок, и, проснувшись поутру, мы видели не контуры будущего подземного дворца, а что-то вроде карьера, из которого впору вывозить песок самосвалами. Даже после того как нас сменили саперы, выяснилось, что для осуществления ватолинского проекта потребовалось бы перебросить в распоряжение редакции по крайней мере саперную роту, со всеми имеющимися у нее средствами механизации.
Как и в каждой газете, в нашей печатались стихи.
На Ватолина они не производили впечатления.
- Какой прок печатать все это? - говорил оп нам. - Надо печатать лишь такие стихи, которые тотчас станут былиной. Вы знаете, что такое былина?
- Это... древнейший вид... эпоса...
- Эпоса, - хмурился Ватолин. - Враки все! Как это у Маяковского: "Потомки, словарей проверьте поплавки..." Так вот, былина нужна как воздух. Сегодня она славит солдата, завтра станет чем-то вроде "Интернационала". А вы перепечатываете "Жди - вернусь".
Видимо, идея создания современной былины не давала покоя Ватолину. В канун слета снайперов армии он вызвал несколько работников нашей редакции и потребовал назвать фамилии литераторов, которые способны создать былину.
Я назвал Всеволода Александровича Рождественского.
Вторым в числе сказителей был назначен Дмитрий Алексеевич Щеглов, драматург, автор нашумевших в свое время пьес "Пурга" и "Норд-ост".
Д. А. Щеглов носил довольно высокое интендантское звание, но был прикомандирован к политотделу одной из стрелковых бригад.
Тут же была произнесена и фамилия Льва Ильича Левина, адъютанта старшего минометного батальона 10-й стрелковой дивизии, располагавшегося на переднем крае в районе Невской Дубровки...
- Так он же критик, - попытался возразить я, по Ватолин отмахнулся от меня как от несмышленыша-новобранца.
- Вот и хорошо! Если бы критик сидел за столом с каждым поэтом, меньше было бы написано ерунды.
И вот все трое собрались в политотдельской избе.
Изба была такая же, как все остальные в Озерках, деревеньке, которая, казалось, взбежала на пригорок, присела дух перевести, да так и осталась тут, нахохлившись, словно не решив, где же ей определиться - на взгорье или в низине.
Ватолин окинул быстрым взглядом выстроившееся перед ним воинство, с трудом сдержал улыбку, но сказал кратко, не оставляя никаких надежд на иное решение:
- Приказ: создать былину. Вам выдадут карандаши и бумагу. В избе тепло. Хлебом будете обеспечены. Так что творите и радуйте.
И писательская бригада начала творить.
Наша редакция квартировала в Колтушах. Озерки были на полпути из Колтуш в Невскую Дубровку, и, отправляясь на передний край, возвращаясь оттуда в редакцию, мы непременно заглядывали к писателям, чтобы потом, сдав в номер заметки и корреспонденции, позабавиться рассказами о том, что выходит из-под пера сказителей.
А сказители оказались на высоте. Они выполнили приказ точно в назначенный срок.
- Может быть, товарищ Ватолин будет не удовлетворен, - скромно заметили авторы, - но два из трех условий, поставленных им, мы выполнили: написали нечто похожее на былину, что может удостоверить сама Андрианова-Перетц, и, во-вторых, написали к сроку.
И вот 29 января 1942 года эта былина появилась в газете. Под ней стоял длинный ряд подписей наших снайперов, и, конечно же, нигде не были упомянуты авторы. Впрочем, они, видимо, и не возражали остаться неизвестными.
Что же представляла собой былина? Процитирую небольшой отрывок из нее:
Как пошел на место стрелковое
Молодой боец Голиченков Петр,
Голиченков Петр, свет Иванович.
Он волков стерег, бил без промаха.
Уложил он их чертову дюжину.
Да пять штук офицерской сволочи.
Стали бить по нем вражьи снайперы,
Но не могут снять Голиченкова.
Обозлились враги, всполошилися:
"Видно, там стрелок не один сидит,
Не иначе, там рота спряталась".
А Иванович знай постреливает,
Лютых ворогов да поснимывает.
Подкатили враги пушку злобную,
Стали бить прямою наводкою
По нему одному, свет Ивановичу...
И упал боец Голиченков Петр,