Помню, во время одного из писательских съездов мы собрались обменяться мнениями о будущем состава правления. Назывались фамилии. Кайсын сказал, кого бы оп хотел видеть в высшем органе руководства союзом. Разговор этот, естественно, особого значения иметь не мог, ибо наша маленькая группа никак не выражала мнения всех делегатов и не могла повлиять на него.
В тот день поздним вечером я возвращался из гостей и увидел в вестибюле гостиницы взволнованного Кайсына.
- Как же мы могли забыть?..
Кайсын назвал фамилию известного литератора. Его мы не упоминали в своих беседах, полагая, что оп, несомненно, будет назван в числе тех, кого будут выбирать делегаты. Я сказал об этом Кулиеву. Он согласился. Но его тревожило другое:
- Другие могли забыть. Я - не имел права!
Тогда мне показалось, что в Кайсыне проявляется не столько обостренная совесть, сколько кавказский темперамент. Я ошибался. Совесть подняла его с места и заставила на совещании представителей делегаций добиться своего.
В Ленинград, на 50-летие Михаила Дудина, Кайсын Кулиев приехал поистине с царским подарком. Когда после торжественного собрания в Доме писателя им. Маяковского, шумного застолья в ресторане друзья и близкие поэта собрались у него дома, Кайсын начал читать стихи. Они были отнюдь не торжественно-юбилейными.
Но никто не сомневался, почему именно их выбрал он для подарка своему товарищу по перу. Вот это стихотворение:
Женщина купается в реке,
Солнце замирает вдалеке,
Нежно положив на плечи ей
Руки золотых своих лучей.
Рядом с ней, касаясь головы,
Мокнет тень береговой листвы.
Затихают травы на лугу,
Камни мокрые на берегу.
Плещется купальщица в воде,
Нету зла, и смерти нет нигде.
В мире нет ни вьюги, ни зимы,
Нет тюрьмы на свете, нет сумы,
Войн ни на одном материке...
Женщина купается в реке.
После Кайсына читал Александр Яшин. Он был уже тяжело болен, знал об этом, но не жаловался, не говорил о болях и, видимо, поэтому еще больше ушел в себя. Он читал стихи, еще не напечатанные, еще не прошедшие окончательную отделку. А может быть, это просто мне показалось, будто поэт продолжал подыскивать слова, вслушиваясь, как звучит каждое. "Спешите делать добрые дела", - напоминал нам Яшин.
Поэты читали стихи по кругу. Читали о разном, но мне пришло в голову, что все вместе они читают одно стихотворение: клятву друзей.
Я сказал об этом Кайсыну, с которым сидел рядом.
- Нечему тут удивляться, - как давно решенное, ответил Кайсын, - Совесть у всех нас одна.
Слева направо - Д. Гранин, Г. Макагоненко, В. Орлов, К. Кулиев и скульптор М. Аникушин
Совесть - советчица и судья поэта, который ведет за собой читателя к открытию истины и не щадит его. ибо путь познания тяжек и горек. Стихи Кайсына Кулиева исполнены беспокойства и тревоги за каждого из нас.
Есть у Кайсына Кулиева стихотворение "Надежда".
Надежда, вера в лучшее подняла в свое время нашего далекого пращура с четверенек, вложила в его руку первое орудие труда, и потом он осознал себя человеком.
Надежда для поэта - это сама поэзия. Ведь только опа может так сказать о себе:
Есть во мне неистребимость неба,
Вечное стремление к любви.
Есть во мне необходимость хлеба,
Я бессмертна, я у вас в крови.
А коль скоро так, то непреложен и другой закон Надежды:
Оскорбить, ославить человека,
Хлеба и воды лишить его
Лучше, чем оставить человека
Хоть на миг без света моего.
Когда мне бывает трудно, когда нужно найти правильное решение, я беру в руки сборник стихов Кайсына Кулиева. Я не знаю, где он в эти минуты - в своем ли родном ауле, в Москве ли или, может, где-нибудь в далеких странах, все равно я слышу его голос, обращенный ко мне, слышу так же отчетливо, с теми проникновенными интонациями, которые давно стали привычными в личном общении с товарищем и другом.
Друзья поэта отвечают ему тем же, но в чем-то Кайсын богаче нас. Я бы добавил к слову "богаче" еще и "щедрее". Но тогда обязательно следовало бы добавить и "мужественнее", ибо совесть и мужество идут по строчкам его стихов как сестры.
Недавно Кайсын тяжело болел. Болезнь заставила его лечь в больницу. Врачи не утешали, да и сам Кайсын, как казалось, был готов к суровому приговору.
Друзья не оставили его одного, навещали, а мы, живущие вне Москвы, писали ему о своих делах, просили совета, рассказывали байки, чтобы развлечь. Мы стремились помочь ему, а он по-прежнему думал о пас:
Строитель умрет, но другие строители стены
В свой час возведут и настелют и пол и порог,
Досеют соседи и родичи поле ячменное,
Которое пахарь ушедший досеять не смог.
Это он писал из больницы. И на больничной койке оп не изменил тому, что исповедовал всегда. Написанные в больнице стихи еще больше приоткрыли перед читателем душу поэта, где живут чувства простые, но великие в своей необходимости. И среди них - безграничная благодарность земле за то, что она породила, открыла перед нами прекрасное, научила ценить любовь, доброту, дружбу:
О доброта твоя,
Благословенна будь!
Возьму пример и я
С тебя когда-нибудь.
Мы встретились с Кайсыном вскоре после выхода из больницы. Опасность, к счастью, миновала. Он был весел, бодр, по на лице глубже стали морщины.
Извинение перед Натали
Ярослав Васильевич Смеляков был не всегда приятным спорщиком. Когда он что-то принимал за истину, переубедить его бывало трудно. Правда, точность раз избранных идеалов, широкая образованность, доброта, понимаемая не как готовность сделать тебе приятное, а прежде всего заставить тебя самого пройти сквозь огонь и понимание людей позволяли ему редко ошибаться в суждениях о людях и явлениях.
Мы нередко повторяем слова о важности идейной закалки, трудового воспитания. Смеляков никогда не распространялся на эту тему, но верность революции, понимаемая как главная обязанность жизни, была у пего в крови. Строчка из песни: "владыкой мира будет труд" была для пего убеждением на всю жизнь.
Нелегкий спорщик, он был раним и очень страдал, когда в своей среде встречался с тем, с чем не хотел да и не мог мириться.
Мне казалось, что Ярослав Смеляков жил с облаженным сердцем. Каждое приближение к нему несправедливости, бесчестья, скаредности улавливалось им на самых далеких подступах. Поэт в таких случаях походил на ежа, ощетинившегося навстречу опасности.
Это вовсе не значит, что Смеляков не ошибался. Случалось даже, что он упорствовал в отстаивании ошибки, сердился, ссорился. Но, если убеждался в твоей правоте, находил мужество честно и прямо сказать об этом.
Я был свидетелем одного подобного случая.
Смеляков благоговел перед Пушкиным, написал об этом в стихах, но в жизни, как мне казалось, по очень охотно принимал участие в разговорах о великом поэте.
В своей любви к Пушкину он был сдержан. А может быть, тема эта оставалась для него самой заповедной?