– Трудно придется малышам без меня, сыночек…- и затаила дыхание.
– Перестаньте об этом, мама! – недовольным тоном оборвал ее Ростислав.- Скоро будем в отряде.
– Ладно, ладно, сыночек. Сама не знаю, чего завела такой разговор. Конечно, надеюсь, судьба сохранит нас всех.
Хутора и села партизаны обходили со всеми предосторожностями по непроторенным дорожкам, через кустарники и заросшие болота. На вторые сутки они добрались до села Гута-Степанская. Отсюда – по прямой дороге – до районного центра Степень оставалось всего двенадцать километров.
Жители Гуты-Степанской организовали вооруженное ополчение против банд украинских националистов. А советских партизан крестьяне принимали душевно. Вот и сейчас они предлагали остаться у них.
– Мы ведаем, кто беду приносит,- говорил высокий старый ополченец с длинными седыми усами. – Ни за что окаянные кровь проливают… Какая же на них управа? Кричат – мы за народ, а на деле сами ему могилу роют. Оно, конечно, дело такое, кто бьет, тому не больно. Вот и убивают наших детей, женщин.
Но пришлось отклонить приглашение жителей Гуты-Степанской, решили идти дальше, ближе к лесу, где, как предполагали, намного безопаснее сделать привал.
Над землей уже подымалось мартовское утро. С северной стороны хутора Островки, окруженного лесом, клином подходили вспаханные, еще не засеянные поля. Узенькая, чуть заметная дорожка вилась через поле. Облюбовав обнесенный низким забором домик, Павел Банацкий решил расположить в нем разведчиц на отдых.
– Как, место подходящее? – осведомился он у Еленца.
– Думается мне, вполне.
Вдвоем они вошли во двор, а остальные ждали в лесу.
На цепи бесновался большой рыжий пес. Пожилой мужчина выглянул в окно. Увидев вооруженных людей, хозяин не решился выйти из дома. Банацкий заметил его нерешительность и подошел ближе.
– Зашли поесть, деньги за продукты заплатим. В доказательство он вынул из кармана денежную купюру и потряс ею в воздухе.
Тогда выглядывавший в окно хозяин открыл дверь, но все же продолжал недоверчиво коситься на пришельцев.
Тонкое лицо хозяина выражало скорбное недоумение, смешанное с глубокой тревогой. Он хорошо усвоил истину – не доглядишь оком, заплатишь боком. Поэтому несколько мгновений оставался неподвижным и даже угрюмым. Исподлобья посмотрел на Банацкого.
– Заходи,- пригласил хриплым голосом.
У хозяина дома Петра Аврамовича Загоруйко большая семья – жена и шестеро детей. Зимой он работал на лесоразработках, летом занимался сельским хозяйством, имел небольшой клочок земли. Старшие дети пасли скот, а жена хлопотала по хозяйству.
Павел Банацкий вызвал хозяина в другую комнату, признался, что они советские партизаны и просил разрешить им передневать в его доме.
– Советским отказа нет,- подобрел хозяин и тут же объяснил, что жена до войны, как многодетная мать, получала помощь от Советской власти, а нынче этого нет…
Еленец остался с хозяином, а Павел Банацкий пошел в лес за остальными. Деревья благоухали утренней свежестью. В этот час кругом было безлюдно, казалось, дремлющий покой нарушался только шагами Павла. Неожиданно он заметил человека, притаившегося за стволом дерева.
– Руки вверх! – властно скомандовал Павел незнакомцу.
Тот осмотрелся и без всякого огорчения, скривив улыбкой тонкие губы, спокойно поднял руки вверх. К месту происшествия поспешил Ростислав. Выяснилось: задержанный прячется от немцев и готов во всем помочь партизанам.
– Не смотри на кличку, смотри на птичку,- осмотрительно предупредил подоспевший Еленец.
– Добре, сейчас узнаем,- согласился Павел и вместе с Еленцом и Ростиславом учинил допрос.
Иван Грищенко оказался жителем хутора Островки. В разговоре нарочито подчеркивал свою неприязнь к фашистам. Как только отодвинулся фронт, он «собрал» в этих местах бросовое оружие. Об этом узнала Степанская жандармерия и арестовала его. Затем, продолжал рассказывать Грищенко, ему удалось бежать» и теперь он вынужден скрываться. Дабы убедиться в искренности его слов, партизаны привели Грищенко в дом Загоруйко.
– Земляком вашим назвался, – показал на Грищенко рукой Банацкий.- Узнаете?
– Знаем его, – двусмысленно подтвердил Загоруйко.- Из наших краев. Так оно…
А про себя подумал: «Да разве скажешь? Убьют!. А дети как же?..»
– Значит, правду говорит?
– Правду…
Вначале партизаны намеревались оставить задержанного под охраной до вечера, а потом ему позволили принести упрятанное оружие. Грищенко несколько раз повторил о своем желании уйти вместе с ними в партизанский отряд.
– Не врет он,- успокаивал друзей Банацкий.- Ведь его признал хозяин дома. Неужто у него заячья душа?
– Будь я старший – не отпустил бы,- не соглашался Ростислав.
На пороге показалась девушка с тугой косой. Она скоро вернулась с охапкой соломы и приветливо зазвала партизан.
В дом зашла вся группа. Позавтракали, расстелили на полу солому и улеглись на отдых. Был установлен закрытый пост. Первым нес вахту у двери Банацкий. Он через щель вглядывался в лес, поросший кустарником, настороженно прислушивался к каждому шороху. Отчетливо услышал шепот хозяев: «Как хочешь, Петро, а я Грищенко не верю. Ты же знаешь, волк каждый год линяет, а все сер бывает… Плут он, окаянный».- «На слезах людских не станет плясать, поскользнется… И у него ведь, есть малые дети! Должен же он думать о их судьбе!»
Шепот стих и скоро умолк. Глаза Банацкого широко раскрылись и застыли. В ушах отдавались слова, невольно подслушанные на посту: «Плут он, окаянный». Эти слова насторожили его, и он даже начал каяться за опрометчивую доверчивость. Но тут же сам себя подбодрил: «Чего панику сеять? В чужую душу не влезешь. Конечно, лес не без шакала, но этот…»
Ростислав сменил Банацкого. Уставший и терзаемый грустными мыслями Павел тяжело повалился на солому.
Над лесом закружились вороны. Каркая, они пролетели над хутором и удалились в южном направлении. И вдруг резкий визг ударил по тишине. С шумом распахнулась калитка, и, словно из-под земли, в ней появилась с растрепанными волосами женщина. Она подбежала к двери дома и надрывным голосом завопила:
– Немцы! Спасайтесь!
По тревоге поднялись все. Мужчины с оружием в руках выбежали во двор. Женщина, предупредившая об опасности, исчезла. Зато партизаны увидели другое: к дому приближались жандармы и полицейские. Они окружали партизан.
Семен Еленец и Ростислав оказались первыми во дворе, они залегли и открыли огонь по фашистам. С другой стороны стал отбиваться от наседавших жандармов Павел Банацкий.
– Мама! Ядзя! – крикнул во весь голос Ростислав показавшимся на пороге женщинам.- Бегите в лес, быстрее, мы вас прикроем!
Мать и Ядзя проворно пролезли через пролом в заборе, что есть силы побежали, пригибаясь, к скирде соломы, стоявшей у леса. Банацкий, Еленец и Ростислав, частыми автоматными очередями прикрывая отход спутниц, приняли весь огонь фашистов на себя. «Еще минута – и они будут спасены»,- надеялись боевые друзья и нетерпеливо поглядывали на бежавших к скирде чуть сгорбленную» мать и стройную Ядзю. Но случилось непредвиденное,… Немцы ворвались во двор с противоположной стороны. В затылок был убит Еленец. Оставшись вдвоем, Павел и Ростислав начали отходить за дом. Тогда часть гитлеровцев перенесла огонь по убегавшим партизанкам.
Мать изнемогала, силы ее покидали. Бежавшая рядом с ней Ядзя, уже однажды испытавшая погоню врагов, бодрила ее.
– Крепитесь, родная, крепитесь… Скоро… Скоро… вот…
Задыхаясь от волнения и стремительного бега, Ядзя схватила за руку оступившуюся мать и потянула ее вперед. Еще несколько усилий – и большая скирда соломы укроет их от фашистов. Отсюда уже легче будет добраться в лес.
В нескольких шагах перед заветной скирдой мать сняла на бегу пальто и кинула его Ядзе.