– Ты ко мне?
– Да, хочу у тебя переночевать. Комендантский час начался, к своей квартире не успею добраться, не возражаешь?
– Конечно, нет. Заходи. Как говорится, в гости ходишь, надо и к себе водить. Но у меня небезопасно. Сегодня здесь был тип один… Наверное, началась слежка.
– А может, не следует оставаться?
– Да куда теперь денешься. Все же женщина ты, подозрений будет меньше, мол, подруга меня навестила и задержалась.
– Остаюсь, документы есть, исправные они.
После ужина и недолгих разговоров женщины легли спать. Раздался резкий стук в дверь.
– Проверка. Открывай!
– Что делать? Согласно «новому порядку» на дверях висела справка, выданная полицейским управлением. В ней перечислялись жильцы, указывалась фамилия, имя, отчество, год рождения. Все не указанные в поименованной справке безапеляционно забирались в полицейский участок. Такая перспектива мало радовала. Нина громко ответила: «Сейчас открою, оденусь». А сама принялась вываливать из гардероба белье, вещи. Ядзя легла на дно, Нина завалила ее сверху различными вещами. Выкрутила, на всякий случай, из патрона электрическую лампочку и открыла дверь. Немецкий жандарм и два полицейских выразили недовольство задержкой.
– Зажги свет! – скомандовал жандарм.
– Света нет, обещали завтра исправить, – спокойно ответила Нина.
Полицейский несколько раз повернул выключатель. Не горит.
– Кто здесь проживает?
– Я, Карст Нина Степановна, со мной шестилетний сын Рома.
– А еще?
– Больше никого.
Полицейские зажгли карманные фонарики. Золотистый сноп запрыгал по комнате. По всему было видно, Карст не вызывала у них интереса. Нина успокоилась. Но, когда полицейский небрежно приоткрыл дверцу гардероба и заглянул во внутрь, она замерла. «Сейчас начнется, какой ужас!» Однако испуг был преждевременным. Полицейские и жандармы устали, им предстояло побывать еще -в домах целого квартала и не захотели рыться в старых вещах. «Малаховский не успел донести»,- уверилась Карст.
Строго предупредив о суровом наказании за предоставление убежища посторонним, ночные гости удалились. Ядзя долго томилась в гардеробе. Нина не доверяла полицейским. Ждала их возвращения. Лишь под утро женщины уснули тревожным сном.
Мне передал Колпак, о чем ему говорила Нина Карст. Сказал он и о предстоящем знакомстве с человеком, который будет для нас полезным. Вначале я удивился такому свиданию, а потом подумал: раз рекомендует познакомиться Савельева, значит, так и поступлю. И вот, к исходу следующего дня, я направился к условленному месту – мосту Бема.
Было без пяти минут шесть. Я осмотрелся вокруг – никого. Странно! Но ровно в шесть часов показалась Паша с парнем. Они подошли.
– Знакомьтесь, это мой друг,- представила Паша незнакомого. Он был невысокого роста, светлый, вьющийся чуб выбивался из-под фуражки. Голос у него мягкий, говорит неторопливо.
– Ящук Дмитрий, – протянул он руку.
Несколько минут беседовали о разном, а потом Паша напомнила.
– Так вот, Николай Владимирович, Дмитрий обещает достать несколько бланков для удостоверений. Он это сделает завтра, но просит, чтобы их сразу вывезли из Луцка.
– Если они будут у меня завтра, немедленно их отсюда увезут. А кто их передаст мне?
– Я, – коротко ответила Паша.
Новый знакомый произвел на меня хорошее впечатление. Он оказался шофером местной редакции «Дойче украинише Цайтунг», где работает всего несколько месяцев. Из разговора с ним я понял, что он отрицательно относится к украинским буржуазным националистам. Ящук в первый же месяц войны был ранен, осколком снаряда ему перебило четыре пальца левой руки. Однако после выздоровления это не мешало ему водить машину. Сын волынского бедняка, он много натерпелся от кулаков, возненавидел их всей душой. А теперь еще довелось наглядеться, как они преданно прислуживают фашистам. Он искал знакомства с верными людьми, чтобы вместе с ними мстить фашистским захватчикам. Такой случай неожиданно представился. Однажды ему поручили снести в банк счета. Тут он встретился впервые с Пашей Савельевой. Когда он пришел сюда второй раз, заговорил с девушкой.
Паша узнала, что парень работает шофером в редакции. Были дни, когда они вместе проводили время. Дмитрий подробно рассказал о своей жизни и, доверившись, признался в лютой ненависти к немцам.
– Просто ненавидеть – это еще мало! – упрекнула его Паша. – При желании можно сделать и больше.
– Я понимаю, конечно, одной лютости мало, – четко произнес Ящук. – Но для того, чтобы сделать больше, надо знать, как это сделать лучше.
Между Пашей Савельевой и Дмитрием Ящуком установилось взаимное доверие. К этому прибавилось и его хорошее отношение к девушке, которая ему нравилась.
О существовании группы Савельева ничего не сообщила Ящуку, но как-то поинтересовалась, печатаются ли в типографии бланки удостоверений.
– Да, но за этим цехом установлен строгий надзор.
– Очень строгий? -наивно переспросила Савельева и лукаво заглянула в чистые, как родник, глаза парня.
– Очень.
– А все же, может быть, несколько бланков удастся унести? – заискивающе улыбнулась Паша.
– Если это делать осмотрительно.
– Я надеюсь на вас, Дмитрий. Знаете, как они необходимы советским людям…
На другой день после разговора со мной Ящук условился встретиться с Пашей в шесть часов вечера у винного магазина. Там он передаст ей бланки.
– Так лучше, – заключил он.
В шесть часов жизнь в городе стихала. Озабоченные житейскими хлопотами, горожане предпочитали сидеть дома, меньше попадаться на глаза кичливым фашистам. Паша шла почти безлюдными улицами к месту свидания с Ящуком. Вот и винный магазин. Оттуда несся громкий мужской говор. Пошатываясь, из дверей магазина вышли двое прилично одетых пожилых мужчин. Лобызаясь, перебивая друг друга, они болтали о «райхе», «соборной Украине», «мудром Степане». Паша догадалась: это – националисты! Она знала, что руки этих и подобных им предателей народа в крови невинных людей, а в их карманах – деньги, полученные от немцев за услуги.
Мысли Савельевой прервал шум приближавшегося «газика». Ящук резко затормозил машину, но мотор не выключил. Паша подбежала. Лицо Ящука вытянулось, светлые пряди волос выбились из-под старенького кепи. Паша не знала о проявленной Ящуком в типографии неосторожности, чем он и обратил на себя внимание провокатора. Тот увидел, как шофер долго, что-то высматривая, крутился в цехе.
– На твоем месте я бы девушку в кино повел, а ты здесь слоняешься, Митя.
– Раз не иду, значит, дело есть.
– Какое?
– Не твоего ума!
Провокатор пристально следил за Ящуком. Он вышел из цеха, но только для того, чтобы спрятаться и незаметно продолжать наблюдение. А Дмитрий по неопытности не разгадал хитрого маневра. Взял бланки, свернул их в узелок и вышел. Как только шофер удалился с небольшим узелком под мышкой, доносчик тут же позвонил в полицейский участок.
– Да, да,- доносил зеленолицый,- шофер взял бланки, только-что вышел. Машина уехала. Благодарю. Надеюсь. Стараюсь, стараюсь…
Сзади показался мотоцикл с двумя полицейскими. Ящук понял: за ним. А как же с Пашей? Ее, вероятно, успели заметить? И только в эту секунду он горько пожалел, что остановился на углу. Оставить Пашу здесь, самому скрыться, а по дороге выбросить «мельдкарты»? Нет! Дмитрий повелительно крикнул:
– Садись!
Сообразив, что с Ящуком стряслось неладное, Савельева, не задумываясь, вскочила в кабину. Машина резко рванула вперед. За поворотом открывался широкий проспект. Дмитрий до отказа нажал на эксельратор. Полицейские неумолимо приближались. В зеркальце было видно, как один из них вынул из кобуры пистолет. Ящук с тревогой посмотрел на красивое лицо Паши с порозовевшими от возбуждения щеками. Мучила мысль: «Как ее спасти?» Кто мог ожидать такой исход?
– В селе Тернопилли живет моя мать, – искусно орудуя баранкой, скороговоркой сказал Дмитрий.- Передашь от меня поклон, если попаду в беду, пусть простит. А ты ее не забывай…