— Полагаю, что она из сфинксов, — сказал Борис, разглядывая бабочку. — Среди них есть крупные виды. Но ни один из них не может идти ни в какое сравнение с этим. К сожалению, экземпляр сильно пострадал от огня. Боюсь, что даже рисунка нельзя будет разобрать.
— Не жалеешь теперь, что пошел с нами? — хлопнул его по плечу Павел. — Вот тебе и результат экспедиции!
— Ну, к сожалению, я не энтомолог, — ответил Борис — Но во всяком случае, эта находка интересная.
Он бережно расправил крылья бабочки, стряхнув с них пепел и сажу.
— А какие шансы у тебя, Павел? — спросила Женя. — Неужели ты рассчитываешь, что в один день можно что‑нибудь найти, хотя бы и в таком месте, где никто еще не искал каучуконосов?
Пламя костра осветило самодовольную улыбку на лице Павла.
— Думаю, что шансы есть, — ответил он уверенным тоном — Больше того, я убежден в этом.
— Откуда же это убеждение?
Павел засмеялся своим коротким, отрывистым смешком:
— Значит, я знал, куда идти.
— Погоди, я что‑то не понимаю, — черные дуги бровей Жени дрогнули. — Что значит “знал”?
— Ну, словом, у меня были сведения, что в этих местах есть интересные для нас растения.
Он замолчал, ожидая новой реплики Жени. Ее безмолвие, по–видимому, встревожило его, но через минуту он добавил:
— Я сам имел экземпляр, выросший где‑то здесь.
Он сделал рукой широкий полукруг. Борис искоса посмотрел на Женю.
— Что же это было? — спросила она негромко, не глядя на Павла.
— Новый вид кок–сагыза, — ответил тот небрежно.
— Какой‑нибудь особенный?
— Да, с корнем около килограмма весом, — Павел опять не мог сдержать самодовольной усмешки.
— Ты говорил об этом Григорию Степановичу? — Голос Жени дрогнул.
— А зачем? Чтобы он поднял меня на смех в случае неудачи? Или разделил со мной славу открытия, если мне повезет? — Павел говорил жестко, с трудом сдерживая раздражение.
— И он ничего не знает? — спросила Женя.
Павел пожал плечами:
— Думаю, что ничего. По обыкновению, он уверен, что мои, как он называет, романтические скитания опять будут бесплодными. Но на этот раз, я надеюсь, он ошибется.
Борис увидал, как на смуглых щеках девушки медленно выступили темные пятна румянца. Она встала во весь рост. Павел смотрел на нее исподлобья.
— Неужели ты не понимаешь, как это мерзко? — заговорила она наконец задыхающимся шопотом. — Это же наше общее родное дело, одинаково дорогое как тебе, так и мне, и Мировичу, и Петренко. И ты… ты нашел возможным, зная, что в организации такой экспедиции тебе не только бы не отказали, а помогли всеми средствами… ты нашел возможным действовать опять единоличным, кустарным способом, никому не сказать о том, что уже нашел новый каучуконос? Как ты мог просить меня участвовать в таком деле?
— Нельзя ли без нравоучений?.. — начал Павел, но замолчал: его озадачило выражение лица девушки.
— Ты поступил отвратительно, — сказала Женя упавшим голосом. — И я жалею, что согласилась идти с тобой.
Она отвернулась от него и стала быстро укладываться в свой мешок.
— Женя… — обратился к ней Павел примирительным тоном.
Женя не отвечала.
— Ты хочешь меня выслушать?
Клапан мешка закрылся над головой девушки.
Павел с остервенением потер ладонями щеки.
— История… — сказал он сквозь зубы.
Борис подбросил топлива в огонь. Пламя осветило желваки на скулах и упрямо сжатые губы Павла.
— Ну, надо укладываться, — пробормотал он, не глядя на Бориса.
Дождь прекратился. Царило глубокое безмолвие, нарушаемое только треском костра. Борис сидел перед огнем, упершись подбородком в колени. Спать не хотелось, но блуждавшие в голове мысли были бесформенно–дремотными. Ему было досадно, что в этом деле он в глазах Жени оказался соучастником Павла. Еще более досадно было то, что он имел возможность помешать Павлу стать на путь анархической погони за славой, но не сделал этого. Тогда он не понял этого, не оценил как следует мальчишеской выходки Павла. Досада вызывала ощущение какой‑то тревоги, чувства чего‑то несовершенного или совершенного не так, как надо. Он смотрел в огонь, бессмысленно повторяя про себя:
— Напрасно, напрасно… Напрасно, напрасно…
В ушах тонко звенело, в унисон атому слову: “Напрасно, напрасно…”
Он подумал, как медленно будет течь время этой бессонной ночью. Закрыл глаза, томимый беспокойными, тягостными ощущениями… И вдруг проснулся, точно от резкого толчка.
Он поднял голову. Было совсем светло. Перед ним правильным кругом лежал серый пепел сгоревшего костра. Уходил далеко вокруг частокол сушняка, помятый и поломанный за ночь. Из одного спального мешка виднелось хмурое лицо Павла с вздрагивающими при дыхании губами. Другого не было. Борис оглянулся по сторонам в недоумении. Сквозь стволы растений пробивался розовый свет восходящего солнца, отражаемого снеговыми вершинами. Второй спальный мешок отсутствовал. Не было и знакомого зеленого рюкзака. Женя исчезла!