И внезапно ужасная догадка озарила сознание Бориса. Он увидел и понял. Его сердце замерло, “Обвал”, — прошептал он трясущимися губами. Двигаться дальше было бесполезно.
С равномерным шумом, подскакивая и поднимая облака красной пыли на неровностях, катились со страшной высоты по обрыву обломки скал. Они появлялись у линии льдов и стремительно неслись по крутому склону, скатываясь в ущелье и поднимая гам тучи каменных брызг. Глухой гул перешел в грохот. Чуть заметно сотрясалась вся гора от движения огромных камней. Борис чувствовал, что вся кровь отлила от его лица.
“Если Женя в ущелье, она погибла!” — пронеслось в его голове.
Он не мог оторвать глаз от грандиозной картины обвала. Камни сыпались в ущелье непрерывным потоком. Фигура Павла скрылась в облаке красной пыли. Сквозь грохот продолжал доноситься его безнадежный крик:
— Женя–аа… наза–аад…
В этот момент на глазах Бориса обрыв горы потемнел. Очевидно, прорвалась вода из нагорных ледниковых озер. Пыль рассеялась. Бешеные потоки обрушивались в ущелье, поднимая фонтаны сверкающих на солнце брызг.
Было ясно: надежда на спасение девушки исчезла. Борис с содроганием увидел, как Павел схватился за голову и упал ничком на скалу.
10
ОНИ молча посмотрели друг другу в глаза. То, о чем они думали, было понятно обоим. Начинать другой разговор казалось оскорбительным для памяти погибшей девушки.
— Ты уверен, что она пошла этой дорогой? — коротко спросил Борис. Павел пожал плечами.
— Другой дороги она не знала.
Он тяжело опустился на камни рядом с Борисом. Его лицо как‑то сразу осунулось и потемнело. Кожа обтянула резко выступившие скулы. Он отстегнул фляжку от пояса, взболтнул — вола плеснулась на дне, — отвернул пробку, приложил горлышко к губам и выпил все, что осталось. Борис не решился его останавливать.
Так сидели они около получаса, безмолвно смотря перед собой неподвижными глазами. Высоко над их головами звучал приглушенный расстоянием рев потока и слышался грохот катящихся камней.
— Как ты думаешь, — прервал наконец молчание Борис, — вода пошла в Батырлар–джол?
Павел отрицательно покачал головой.
— Нет, поток прорвался выше. Путь, я думаю, свободен.
Опять помолчали…
— Ну, что будем делать? — спросил Павел.
Борис посмотрел на него испытующе. Лицо Павла застыло в выражении глубокой сосредоточенности.
— Я думаю, — сказал Борис, — что следует идти за людьми. Надо продолжать поиски. Пока мы не нашли труп, надежда еще не потеряна.
— Хорошо, — кивнул Павел.
— Только знаешь, — с некоторой долей смущения сказал Борис, — надо поискать мой мешок. В нем веревки. Я оставил его там. Помнишь?
Он махнул рукой по направлению к склонам предгорья, где желтели альпийские луга. Лицо Павла чуть–чуть оживилось.
— А кок–сагыз? — спросил он быстро.
— Не успел выкопать, — ответил Борис.
Павел закусил губы. Борис не стал рассказывать, что было причиной задержки, да Павел и не расспрашивал больше ни о чем. Он глубоко замкнулся в себе.
— Ну, пошли, — сказал Борис поднимаясь.
Он долго смотрел вниз, выбирая направление. Очевидно, нужно было спуститься до кромки сушняка, забирая левее русла потока, и идти по нижнему краю альпийских лугов. Это направление исключало бесплодное блуждание: брошенная Борисом площадка должна была обязательно встретиться по пути…
Павел встал, скрутил папиросу, жадно затянулся и бросил.
И снова они двинулись в путь среди исполинских растений, раздвигая зеленые ветки чудовищных трав, топча распластанные на каменистой почве розетки огромных листьев, ломая сухие стебли… Из всех переживаний необычайной экспедиции впечатление этого перехода почему‑то сохранилось в памяти Бориса как наиболее острое. Причиной этого было, по–видимому, продолжающееся обострение ощущений, воспринимаемых переутомленным мозгом. Борис двигался как во сне. Все чувства были напряжены до предела. Одуряющий запах, издаваемый нагретыми солнцем цветами, вызывал странное искажение восприятия окружающего.
Размеры казались еще более огромными, краски — еще более яркими, формы — преувеличенно причудливыми. Много дней спустя преследовали Бориса видения странствования среди фантастически преображенного мира исполинских растительных форм. В своих воспоминаниях он уже с трудом различал подлинное от ложного — впечатления сплелись в пеструю, подавляющую воображение картину.
“Здесь долго нельзя оставаться”, — подумал он, вдыхая горячий, затрудняющий дыхание воздух, насыщенный терпким запахом неведомых трав. Но мысль пронеслась, не оставив следа в сознании. Его взгляд продолжал автоматически двигаться по сторонам, разыскивая потерянное растение.