О, как хотелось пану Николаю увидеть этого человека и узнать от него правду, пусть даже скорбную! Разве удивительно, что голова старика при этих мыслях опускалась всё ниже? Он не видел прелести майского вечера вокруг себя; он видел только одинокую могилу, песчаный холмик, покрывавший останки его дорогого сына, которому он сам заказал возвращаться домой. Если бы он его не проклял, сын со своими друзьями мог бы скрыться у него; а так — он, может быть, годами скитался, пока не погиб.
«Ах! — вздыхал старик, прижимая руки к своему бледному, осудувшемуся от горя лицу. Фердинанд, сын мой, если бы я мог быть на твоём месте!» И он заплакал. Как Давид плакал над мёртвым Авессаломом.
Он не услышал приближавшегося глухого грохота повозок и приглушённых голосов, словно слух и зрение его умерли вместе с сыном, и испуганно вздрогнул, когда обняли его молодые руки и родной голос воскликнул.
— Дедушка!
— Адам! Ты уже здесь! Когда же ты приехал?
Наконец печальное необратимое прошлое отступило перед прекрасным настоящим. Любимый внук был здесь, живой и невредимый, и держал его в своих объятиях
— Когда мы приехали? Да уже некоторое время назад, но ты был так погружён в свои мысли, что ничего вокруг себя не замечал
— Да, действительно! И, кроме того, зрение моё слабеет
— Ах, дедушка, мы ведь не одни. Его высочество маркиз Орано хочет тебя приветствовать.
Пан Адам отступил в сторону, и перед паном Орловским в лунном свете предстал человек, смуглое лицо которого своей гордой, холодной и безрадостной красотой поразило старика. Холодным оно, правда, сейчас не было, потому что маркиз был взволнован, точно так же, как и пан Николай Они словно замерли шагах в трёх друг от друга — на таком расстоянии, что между ними могла бы поместиться могила.
Адаму пришлось повторить представление, и тогда, наконец, господа поклонились друг другу Пан Орловский, как старший, протянул гостю руку
— Я очень рад, заговорил Орано, что сразу по прибытии сюда могу приветствовать вашу милость и поблагодарить вас за оказанные нам услуги.
— Не стоит благодарности, — ответил старик — Однако как вы доехали? Не слишком ли тяжёлой была дорога для вашей дочери?
Лицо Орано оживилось.
— Я благодарю вас! Тамара не жаловалась. Не знаю, как с ней дальше будет.
— Будем надеяться на лучшее, — пожелал пан Николай сердечно. — Однако теперь, встретив вас, я отправлюсь домой, вернее, к моей внучке в Горку.
— О, я не допущу, чтобы вы ночью уходили; я воспринял бы это за оскорбление,
— сказал маркиз и попросил господ войти в дом.
Через полчаса маленькая компания уже сидела за столом, но, конечно, без дам — маркиза после долгого пути очень устала. Зарканый был очень благодарен пану Николаю за то, что Орловские остались. Новый хозяин показался ему слишком гордым и надменным. За столом много говорили о путешествии. После ужина господа разошлись отдыхать. Конечно, пану Николаю очень хотелось ещё поговорить с внуком, но не хотел лишать его сна.
Сам он в эту ночь спал очень мало. Всё время перед его мысленным взором вставало это гордое, печальное лицо маркиза, во взгляде которого была какая-то скрытая боль. Когда они пожали друг другу руки, глубокое сострадание и расположение к этому чужестранцу овладели сердцем старика.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На другое утро Адам проснулся очень рано. Не прошло и четверти часа, как он уже прогуливался по парку замка.
Весеннее небо было голубым и безоблачным, только на востоке утренняя заря предвещала восход солнца.
«Какое чудное майское утро!» — подумал молодой учёный. Он огляделся сначала в саду, где деревья стояли ещё почти без листьев. Зато там было множество весенних цветов: гиацинты, нарциссы, целые ковры из фиалок и подснежников. Он прошёл вдоль ручейка, протекавшего через сад, и остановился у боковых ворот.
Перед ним расстилалась живописная долина, и в ней — деревня, утопающая в цветущих садах.
У ручья соловьи пели свою утреннюю песню, из леса доносился голос кукушки.
Да, это было чудесное утро первого мая, и всё же молодой человек не был вполне счастлив. Все его мысли вертелись вокруг одного: что скажет Тамара Орано о всей этой красоте, и увидит ли она её вообще? О, если бы хоть сегодня глаза её не затуманились! Она увидела бы всю эту прелесть и, пусть ненадолго, но забыла бы о своей печали. Но она добьётся исполнения всех своих желаний. Она захочет увидеть Маргиту, и ему придётся всё-таки признаться, какие узы связывают его с этой интересной соседкой из Горки. При этой мысли молодому человеку стало жарко. Он знал, что поступил нечестно, и не мог придумать, чем и как выйти из этого положения с честью.
Внутренняя дисгармония омрачила всю прелесть майского утра, а Адам так жаждал мира в душе. Он вышел из сада и пошёл в задумчивости дальше.
Почти в то же время на склоне холма остановилась всадница.
Она соскочила с белого коня и пешком поднялась вверх. Перед ней открылся вид на долину Подолин. На границе двух имений стоял старый каменный крест, к которому вели две высокие ступени, а рядом с ним цветущая вишня склоняла свою крону. От креста вниз шла окаймлённая боярышником дорога.
Белый цвет его и тёмная зелень молодых елей живописно смешивались.
Трава вокруг креста была усеяна фиалками и одуванчиками.
Над этим прелестным уголком земли склонилось голубое небо, подсвеченное тающей утренней зарёй и лучами восходящего солнца. Здесь тоже слышно было пение птиц.
Ночью Маргита, как и Адам, не могла спать. Мысль о том, что он вчера вечером приехал, подняла её из постели и привела сюда.
Он был здесь, и сегодня она с ним встретится — это она знала.
Но до сих пор она не могла решить, как себя вести. Но самое главное — она не знала, как они должны впредь относиться друг к другу. Если она его встретит так, как она решила вначале и как подобало бы после разговора в день их венчания, то есть, если она встретит его так же холодно, как она с ним простилась, то между ними образуется непреодолимая пропасть.
Однако если она поступит так, то Иисус Христос ей никогда не откроется, и она никогда не увидит истинный свет и мир. А если она встретит его с любовью, как посоветовал ей Урзин, то Адам восторжествует, а может быть, он высмеет или снова унизит её.
В душе Маргиты происходила жестокая борьба. Она припала к почерневшему от времени кресту. Лишь Он, Который однажды умер на таком кресте за неё. Он один мог ей помочь! Она закрыла глаза, и ей вспомнилось, как она с Урзиным была у Градских, где она поближе познакомилась со Степаном и его семьёй. Она увидела, что Степан своего отца не только простил, но и полюбил, и уважал так, будто ничего между ними не произошло.
Как она любила вспоминать то короткое, проведённое в долине Дубравы время!
О, среди людей, знавших Иисуса Христа, было так хорошо! Они хотели пробыть там недолго, а вернулись только поздно вечером вместе с бабушкой Степана. Урзин ещё проводил собрание на мельнице. Степан опять говорил, и Маргите опять показалось, что всё это касалось только её.
«Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим».
— Иисус Христос был Сыном Божиим, — говорил Степан, — но Он был так кроток, что Он Иуде, который предал Его, и всем Своим ученикам помыл ноги. Он был так смирен, что не ответил ни единым словом, когда плевали Ему в лицо и клеветали на Него.
Он это мог, потому что сердцем Он был кроток. А нам Он говорит:
«Учитесь от Меня!». Он Своей любовью победил всех людей, и хотя фарисеи, книжники и священники, Пилат и Ирод не верили в Него, они признавали, что Он добр. Дорогие друзья, научимся же от Иисуса Христа. Никто из людей не может нас оскорбить в унизить так, как Его унизили, ибо Он был Сыном Божиим. Поэтому ответим же на всякую несправедливость любовью и прощением, чтобы люди увидели, что мы добры.