— А что про конгресс слыхали? — спросил Непейцын.
Краснокутский пожал плечами:
— Ничего утешительного. Глупее того, что на нем делают, и представить нельзя. Почему, спрашивается, могло случиться чудесное пришествие Наполеона и то самое население его поддержало, которое год назад отречению радовалось? Потому, что король Людовик и господа роялисты посягнули на добытое французами в революцию и при Наполеоне: стали восстанавливать дворянские привилегии, лишали прав собственности на имущества, ранее принадлежавшие церкви, и так далее… О чем же после сего толкуют на конгрессе? О том, как везде утвердить неограниченную королевскую власть, подпертую штыками бессловесных солдат. Давно ли кричали на весь мир, что освобождаем народы от деспотии Наполеона, а ныне навязываем им худшую. Но для нас, Сергей Васильевич, может быть из всего важнейшее, что, кажется, государь столь сей игрой европейской увлечен, что на Россию смотрит только как на рабски послушного боевого коня. Триста тысяч солдат, готовых по его приказу на любого врага двинуться, — вот в чем для него Россия. А нам за жалованье и красивый мундир отведена роль экзерцирмейстеров и палачей над солдатами. Фредериксу и еще десятку господ оно подходит, но не тем, с кем вы на походе сдружились. Вот и думай теперь, что дальше делать.
— Сей вопрос и ко мне относится, Семен Григорьевич, — сказал Непейцын. — Полковник над швальней и солдатским ремеслом штатом не положен. Год сошло, а дальше навряд ли… На что же я еще годен? Вот и поделитесь, что полагаете предпринять.
— Вижу для себя три выхода, — начал Краснокутский. — Первый — дождаться производства в полковники и просить армейский полк. Дело обычное для среднего гвардейца, чтоб на старость «экономией» нажить сколько-то тысяч рублей, иначе сказать — наворовать на солдатском продовольствии и одежде. А я воровать не стану, но окажусь в провинции вне взоров высших персон. Всё строевое я знаю досконально и несколько лет до отставки с генеральским чином, без зверства проживу и людям дам передохнуть. Второй выход — выйти из полковников к статским делам и определиться по судебной части: попытаться закон насаждать, всяким мошенникам и зверюгам препоны ставить. К сей деятельности я гожусь не хуже военной, она у меня в крови — отец губернский прокурор был и человек вполне честный. Наконец, третье — полная отставка, ехать в полтавскую деревню и хозяйничать. Крестьяне тоже имеют право от господ чего-нибудь дождаться, кроме поборов.
Тут разговор прервался: Гурий доложил, что барыня просит к столу, обедать. Когда театрал Краснокутский уехал в балет, Сергей Васильевич пересказал жене его рассуждения.
— А тебя какая дорога влечет? — спросила Софья Дмитриевна.
— Полк мне вряд ли дадут, как нестроевому, и в судебные дебри не решусь зарываться, — ответил Непейцын. — К тому же в Ступине в ближние годы понадобится глаз… Что ты скажешь?
— Что и по деревням, верно, достойные люди живут, а в столице косматых сердец немало, вплоть до сиятельных, — сказала Соня.
Осенью полк возвратился в Петербург, и все, чего опасался Потемкин, о чем рассказывал Краснокутский, расцвело с небывалой силой. С утра до вечера на плацу шла одиночная, шереножная, взводная и ротная экзерсиция, первые дни напоминавшая Непейцыну то, что видел когда-то во дворе Сухопутного корпуса. Потом воспоминания стерлись, потому что действительность была куда более возмущавшей душу, и наблюдал ее ежедневно во время путешествий по казарменному городку. Только и слышалось:
— Играй носком!.. Руби землю!.. Печатай!.. Отставь!.. Слушай команду!.. Гляди на флигельмана!.. Делай — раз! Плохо, на место! А ну, снова. Делай — раз!
Под дождем и мокрым снегом солдаты проводили на плацу по многу часов и возвращались в казарму осунувшиеся, едва держась на ногах, будто после тяжелого перехода недавних кампаний.
Так было в Семеновском полку, где людей сытно кормили и не били на учениях. А в других частях уже прославились офицеры, которые делали карьеру на том, что строй у них «замирал накрепко», на церемониальном марше шеренги выглядели «как струны на гитаре», не случалось и секунды замедления при «отделке приемов» целой ротой. А ежели солдат в чем ошибся, то и получи, сколько вздумает командир, обухом тесака — фухтелем, розгами, шпицрутенами, так что часто прямо с плаца ветеранов несли в лазарет.