- Не помню. Может, стукнул разик.
- Гм, - опять задумался Стеблов. - Похоже на проявление великодержавного шовинизма.
- Ты скажешь. Я и понятия об этом не имею. Дак я еще говорил, что примеси других кровей имею.
- Незнание закона не освобождает от уголовной ответственности, - напомнил директор. - Впрочем, упоминание о примесях тебя в какой-то степени оправдывает.
- Ладно, просветил, - нетерпеливо буркнул Иван. - Погоняй дальше. Че ты там насчет не той ориентации?
- Ты же упомянул про бабий голос в мужском теле, вот я и подумал. Еще какие особенности приметил? Сережки в ухе или в других частях тела не наблюдал?
- Ну, Леонидыч, ты как в воду глядишь! Была серьга!.. Что, насчет этого тоже статья имеется?
- Есть озабоченность. Причем в мировом масштабе. Проблема дискутируется. Возможны изменения и дополнения к декларации прав человека.
- Ну, прямо задолбали с этими пидорами! - занервничал Иван. - Всюду только и слышишь про "не ту ориентацию". Как будто у нас других проблем не хватает... А по третьему пункту? Насчет чего там? Давай, Леонидыч, не тяни кота за хвост!
- Это - если вы находитесь на разных ступеньках социальной лестницы. Допустим ты ниже, а он выше.
- Почему это я ниже; может, он ниже.
- Ты кто есть?
- Ну... сельский труженик.
- Ниже, по нынешней раскладке, может быть только бомж. Твой оппонент является бомжем?
- Да хрен его знает, кем он является. И что, по этому мотиву, по социальному, тоже статья имеется?
- Пока нет, - ответил Стеблов. - Но я думаю, экстремисты добьются, что ее введут. Я почему-то не сомневаюсь, что ты оскорбил этого человека.
- Ну, уж оскорбил, - нехотя пробормотал Иван. - Я его тоже русским поименовал... с небольшой приставочкой. И если на то пошло, он тоже обзывался. "Хлеборобом" меня назвал.
- Ты полагаешь, это ругательство?
- Он так сказал, что я почувствовал себя и роботом, и рабом одновременно.
- Ага. Значит, социальные мотивы все-таки присутствовали - также мерно, неторопливо разжевывая слова, заключил Стеблов. - Пожалуй, твои деяния вполне подходят к 282-й статье.
- Господи, со всех сторон обложили! - в сердцах воскликнул Ходорков. - И все же Леонидыч, пока суть да дело, ты тово... держи язык за зубами. А то знаешь, я в последнее время че-т не в духе. Не дай бог, со мной в темном переулке состолкнуться!
Иван помнил по детским годам, что Стеблов был осторожным, пугливым мальчиком, ни в каких пацанских забавах не участвовал. Он лет десять смирно учительствовал, а директором школы стал после того, как сместили прежнего директора за симпатию к ГКЧП. Смутное было время, непонятно, кто верх возьмет. Стеблов опять же поостерегся, прямо не высказывался, пока всё окончательно не определилось. Бывший же директор, Генрих Карлович, в дни путча бегал по деревне и во всеуслышание трезвонил: "Ну, сейчас-то порядок наведем".
Самого Ходоркова тогдашние события ничуть не затронули, он обо всем узнал задним числом. Стоял конец августа, во всю шла уборочная, и было не до политики. Так, только один эпизод запомнился. Он перегонял комбайн на другое поле, а навстречу попался Пашка Тютюнник, тогда еще совсем молодой и почему-то наголо обритый. Наверно, ездил в город или в райцентр, и там в очередной раз загремел на пятнадцать суток. Пашка вез на телеге пустые бидоны и, завидев Ивана, поднял кнут, как гаишник жезл, призывая остановиться. Иван притормозил.
"ГКЧП арестовали!" - во всю глотку заорал Пашка.
А Иван чуть ли не выматерился: стоило ли из-за такой ерунды задерживать. "Без нас разберутся!" - крикнул он в ответ и поехал дальше. Разобрались. Путчистов посадили, а Генриха Карловича отправили на пенсию в расцвете умственных сил. Поговаривали, что Стеблов и заложил его вышестоящим органам. Он уже тогда метил на директорское место.
Пригрозив нынешнему директору встречей в темном переулке, Иван запоздало подумал: "А вдруг Стеблов, придя к власти, перестал быть пугливым?"
Испытующе глянул на директора, и тот спрятал глаза, прикрыв их безресничными веками. "Нет, тот же самый.. Но все равно, зря ляпнул. Сдаст при первом подходящем случае, как Карлыча сдал, - эта мысль обеспокоила. - Поди, Стеблов сейчас на высших ступеньках лестницы, про которую толковал, а я с ним запанибратски".
"Ну, не идиот ли я", - продолжал соображать. Был или нет социальный мотив при стычке в городе, пока неясно, но угроза директору тоже на какую-нибудь статью да тянула. Уже выходил из кабинета и вдруг притормозил. Семнадцать мгновений весны! Надо действовать, как Штирлиц советовал. До чего же ушлый наш разведчик в таких случаях был. Это его завет: под конец надо о чем-то совсем постороннем заговорить, чтобы отвлечь, чтобы у человека осталось в памяти это последнее.
- Леонидыч, у меня к тебе еще один вопрос есть. Ты ведь до того, как директором стал, историю преподавал?
- Я и сейчас преподаю.
- Ну, тем более. Тогда должен знать. Кто такой Че Гевара?
Стеблов посмотрел на него с оторопью.
- Латиноамериканский революционер с крайне левыми взглядами.
"Тьфу ты, дернул меня черт спросить! - опять выругал себя Иван. - Да он после этого вопроса, наоборот, каждое междометие из нашего разговора запомнит"...
9. Давненько не писали манифестов
А бывший директор Генрих Карлович после тех августовских событий девяносто первого года быстро спился и превратился в деревенского шута. Некоторые удивлялись: "Он же стопроцентный немец, можно сказать, исторический. И чего запил?" Да, Генрих Карлович сам рассказывал, что его предки переселились в Россию давным-давно, еще при Екатерине, и до последних лет сохраняли уклад и быт своего народа. Почему же запил? Ответ на этот вопрос дал Пашка Тютюнник: "А кто к нам попадает, рано или поздно спиваются. Исторические немцы не исключение".
Теперь Генрих Карлович ходил по дворам и желающие послушать наливали ему самогонки. Он обхватывал стакан трясущимися, как у своего авторитета Янаева, пальцами, с трудом проглатывал, после чего светлел разумом.
И к Ходорковым забрел. Носил он теперь бороду - разумеется, не по моде, а стало затруднительно бриться. Иван усадил его на диван. Галина с прежним к бывшему директору почтением метала все, что было в наличии, на стол. Иван, как неравнодушный человек, конечно, полюбопытствовал о взглядах бывшего директора на нынешнюю жизнь.