Иван содрогнулся, как от крепкого самогона. Неужели милиция его бандюгам сдала? ФИО, адрес - как на блюдечке выложила. Наша-то, родная милиция, которая нас должна беречь? Да что это за деятели такие, перед которыми милиция навытяжку? Двое в штатском... нет, не бандюги. Сотрудники другого ведомства? Еще более могущественного? Точно, они самые и есть. Бойцы невидимого фронта. И пострадавший - один из них.
"Правда, вид у него забубенный, - додумывал он. - Но это, может, для конспирации. Под новорусского молотит. А бабий голос?.. Но не всем же басом рыкать. Может, ему в боевой операции мужские причиндалы отстрелили". От подмоги отказался, когда на бой выходил. Такой же боец, как и сам Иван.
Вот влип так влип! Туши свет, Ваня. И по-японски Алекс что-то кричал, приемы знает. Точно, из КГБ или как оно там сейчас. Да и имя-то знакомое. В лучшем фильме всех времен тоже Алекс фигурировал... Господи, да это ж позывной самого Штирлица! Он так свои шифрограммы подписывал.
В гостинице у них, видимо, явочный номер.. В ресторан вышли поужинать, что особенного. Да и если припомнить по фильму: Штирлиц чуть не половину своей жизни провел в кафе да в ресторанах. С любимой женой в ресторане свидание назначили. Один из самых захватывающих моментов, как он конспиративно с ней переглядывается и ее чувства умело расшифровывает. Сейчас чекисты уже не те. Нет прежнего благородства. И лозунги прежние забыты - про трезвый ум, чистые руки и горячее сердце. Будь, допустим, в "Тихих зорях" сам Штирлиц разве ввязался бы он в пьяную драку?
Вот накаркал Стеблов. Теперь жди обвинений в экстремизме, в шовинизме, в сбыте фальшивых денег и в чем угодно. Да ведь тогда в милиции, дурень, даже протокол не соизволил внимательно прочесть, так подмахнул. И холодное оружие изъяли - все одно к одному. А депутатов какой дьявол туда занес? Ну, насчет холодного оружия, положим, чисто. Кроме свиного сала эксперты с ножа ничего не соскребут. Хотя, кто знает, что там у Геши за дружок. Может, и пощекотал кому-нибудь ребра этим тесаком. Эх! Пуганая ворона куста боится...
Не думать, не думать! Скоро и так все выяснится.
Отвлекла бабка, что впереди, на обочине дороги в свете фар нарисовалась. Бабушка с корзиной. Обернулась на свет, но знака не подала... не решилась, видимо. Сам же Костя остановиться не догадался.
- Тормози! - приказным тоном выдал Иван.
- Не семафорит. Может, прогуляться перед сном старушка вышла.
- А я говорю, остановись!
- Да ты че, мне указывать будешь?
Ходорков рванул ручной тормоз. Двигатель заглох. Машина встала, развернувшись поперек дороги.
- Смотри, хорошие у тебя тормоза, - как бы удивляясь этому факту, сказал Иван и открыл дверцу. - Бабушка, садись.
- Вот, спасибо, сынок. - Она сама попыталась открыть заднюю дверцу и не смогла. Иван вылез из машины помочь ей.
- А, это вы, Евдокия Семеновна, - он узнал старушку.
Она была его первой учительницей. Это именно она каллиграфическим почерком выводила на доске первые слова, которые он записывал в свою тетрадку. "Мы - не рабы, рабы - не мы".
- Куда это вы, Евдокия Семеновна?
- К дочке. Яички, вот, отвезу - накопились. Да и по внучке соскучилась. У них и переночую.
Не понял он, признала она в нем бывшего ученика или нет, да и какая разница. Можно было, конечно, напомнить. Мол, Евдокия Семеновна: "Мы не рабы, рабы не мы - не так ли?" Но смолчал. И водитель молчал. В его взгляде - оскорбленное недовольство. Ничего, прихлебатель директорский. Довезешь! Не на себе же.
Вот и центральная усадьба. У двухэтажного дома для малосемейных высадили старушку.
- Спасибо вам, - она обратилась к водителю. - А то я пешком бы сколько шла. Возьмите себе яичек, куда вам положить.
Костя покосился на Ивана и процедил:
- Оставьте на сиденье.
Поехали дальше.
- Ну вот, все путем: подкалымил, - не удержался Иван. - А то не хотел везти.
- Подумаешь, яички, - пробурчал Костя. - И че потащилась на ночь глядя? Сидела бы дома, смотрела телик.
Иван не стал с ним спорить, но ему было ясно: если б Евдокии Семеновне некуда было бы "таскаться", она давно бы померла от тоски и безделья.
Частный магазин, которым заведует отставной подполковник, служивший раньше в Германии, снабженец. А от магазина бредет одинокая фигура, неустойчиво передвигая ноги. Иван всмотрелся...
- "Призрак коммунизма" по деревне бродит, - определил более молодой и зоркий Костя.
- Стоп, машина! - прокричал Иван. Он тоже признал бывшего директора.
Костя, подчинившись, остановился. Побоялся, что этот беспредельщик опять рванет ручной тормоз с непредсказуемыми последствиями. Так и перевернуться недолго.
- Довезем до дому. Не лето. Замерзнет еще мужик посреди деревни.
- Ну, опять двадцать пять... - начал Костя.
Но Иван уже вышел из машины. Он подтащил старика и загрузил на заднее сиденье. Костя, ворча и ругаясь, стал маневрировать, чтобы развернуться. Бывший директор жил в начале деревни - в доме, который они уже проехали. Кепку, а может, уже шапку он где-то потерял, сиво-темные волосы торчали во все стороны, давно небритая щетина на щеках соединилась со спутанной бородой. Дошел до ручки Карлыч, обносился, на коже струпья выступили. Вообще-то по годам он не такой еще старый. Если б не педагогический стаж, ему бы и сейчас работать пришлось или бомжевать без пенсии. Но факт, что возраст бывшего директора быстро приближается к критической отметке в пятьдесят девять лет, которые нынче отведены для жизни российскому мужику (даже если он и немец).
- Крепись, Карлыч, - Иван тоже сел позади и одной рукой, приобняв, поддерживал нового пассажира. - Может, тебя в фельдшерский пункт свезти?
- Вы вежливы, молодой человек, - сказал Генрих Карлович, совершенно не признавая соавтора "манифеста". - Другие предлагают упрятать меня в сумасшедший дом.
- Да ну...
- А я, как видите, в здравом уме. Только не справился со своей основной задачей.
- С какой задачей ты не справился, Карлыч?
- Так ведь мы, философы, до сих пор только объясняли мир, а задача заключается в том, чтобы преобразовать его.