Мельников поостыл и прибавил вполне миролюбиво:
- Сейчас у тебя такая возможность появилась. Ты не думай, что для тебя эта поездка в наказание. Туда желающих отбоя нет. Очереди выстраиваются, чтобы сесть на нефтяную иглу. Но товарищи с Севера решили только отрекомендованных брать. Я и отрекомендовал... Короче, с тебя еще и бутылка причитается.
Похоже, пошутил директор. Бутылку он себе и сам в любое время, если захочет, купит.
- Комбайн ведь там, в поле остался, - мрачно напомнил Иван. - И поле я не закончил.
- Не твоя забота. Клади ключи на стол.
- Ключей нет. Давно замок сломан. Да и зерно я ведь не получил еще. С намолоченного-то. - Мимо этого, главного вопроса, никак нельзя было пройти. Пусть хоть все сгорит синим пламенем, пусть подавятся своей машиной и премией закусят, лишь бы в достатке зерна было - жить тогда можно. Будет и мука, и скотину чем кормить; и с голоду семья, при любых обстоятельствах, не вымрет.
- В ЗИЛок сколько входит? - Директор надвинулся глыбой над столом.
- Ну, тонн шесть можно загрузить.
- Значит, шесть тонн ты уже поимел.
Так и есть, сдали местные ищейки. С потрохами сдали. Иван примолк.
- И потом это... ты же не член думского комитета по распределению льгот.
Понятно. И про другие случаи директор знает.
- И что вы за народ такой? - продолжал Петрович. - Все норовите не своим делом заняться. И в судьи лезете, и в судебные исполнители, и кем только себя не мните. Скоро прерогативы господа Бога захватите.
Иван наглухо замолк.
- Ладно, про это замнем и еще машину зерна тебе выделим, - снял директор напряжение момента. - Главное, там на трассе, меня не подведи. И за ребятами присматривай. Чтоб не сорвались. Будешь за старшего в нашем десанте. В общем, на войне как на войне. Чтоб завтра к шести утра в полной боевой готовности. Костя вас на вокзал отвезет. Я распоряжусь.
- Кружку и ложку брать?..
- Ага. Еще и наголо подстригись.
Петрович поднялся и пошел к вешалке, где висел его плащ. И самым большим раздражителем для Ивана стала непоколебимая директорская уверенность.
- А если я откажусь? - набычился он, напряг все мышцы, глянул враждебно.
Директор выдержал взгляд и нисколько не испугался.
- Тут из милиции звонили. Из городского отдела. Осведомлялись про тебя, - известил он. - Ты там в городе какого-то атамана в нокаут послал.
Ивана шатнуло.
- Да ты в обморок-то не падай, я своих не сдаю. Высказался о тебе положительно и сказал, что ты уехал. Заранее пришлось сплавить, - Петрович самодовольно ухмыльнулся. - Ты, по моей сводке, уже неделю на Севере.
- Какой же он атаман? - пролепетал Иван, защищаясь от нехорошей догадки, и нервно теребя в руках кепку. - Он такой-сякой... У него серьга в ухе была!
- В каком? В левом или правом? - спросил Петрович.
- В правом... Нет, в левом.
- Значит, сирота, - Петрович снял с вешалки куртку. - По казацким канонам. Уж я-то знаю. Помнишь моего батю, Петра Акимыча? Тоже из казаков. Только расказаченный. Умер батяня, не дождавшись восстановления в правах.
- А усы-то... усы, какие были, - бормотал Иван, припоминая. - Бесцветные, жиденькие, у иной бабы гуще.
- Это у моего бати-то? - рассердился директор, задрал гладковыбритый подбородок. - Ты че гонишь? У него были настоящие казацкие усы. И борода - лопатой.
18. Прощание со славянкой
Иван шел домой темной улицей, на которой не горел ни один фонарь, и горестно мотал головой. Теперь он уже не сомневался, что тот мужик, которого он послал в нокаут, был его родственник, Александр Исаевич Борздун. И не только родственник! Он же его кандидатом в правозащитники выдвинул. И сам же, дурачина-простофиля, защитника упразднил.
И это еще не все. Сироту ведь обидел. Пусть хоть сирота уже в зрелом возрасте и шести пудов весу, но это статус на всю жизнь. Вот чего себе не простит! Навообразил, черт те что, Штирлиц долбанный. Бойцы невидимого фронта, явочная квартира... Ну, остановился человек в гостинице; при первом удобном случае в деревню собирался наведаться. Сейчас от стыда только на Север и рвать когти. Конечно, Петрович жук еще тот, но на этот раз правда на его стороне: не свои функции ты, Иван, на себя берешь. Что человека-то осуждать? Покойная мама бы сказала: "Не суди и не судим будешь". Сам как в ресторане себя повел. Как кобель за сучкой с цепи сорвался...
Галина, увидев его, переполошилась: "Ваня, тебя чего так перекосило?" Он нехотя объяснил про командировку. Про то, что Александра Исаевича в нокаут послал, смолчал.
Позднее зашел Пашка Тютюнник. Почти не сгибаясь, почесал колено длинной рукой и заговорил.
- Собираешься? Галка пирожков на дорогу напекла?
- Печет там что-то.
- Мы сейчас все под колпаком у нашего Мюллера-Мельникова. Вот он и заключил договор с этими вербовщиками, нас не спросивши. Ну, тут уж ничего не попишешь. Карточный долг - дело чести. Всегда так было и для всех слоев общества справедливо: что для царских особей, что для уголовников.
Иван молча слушал его рассуждения.
- Жаль только, что на Север посылают, - пожалел Паша.
- А чего жаль-то?
- Да я ведь на Севере уже бывал. Еще когда кубатуру для колхоза заготавливали. Мне бы на Юг, куда-нибудь в Африку.
- А там что забыл?
- Люблю бананы. И всю жизнь мечтал попробовать их прямо с дерева рвать. Поскакать бы с ветки на ветку, как в доисторическом детстве, и можно об вечном успокоении подумать. И вообще что ни делается, все к лучшему. Так или иначе, но уже сейчас ясно, что наше акционерное общество к весне благополучно развалится. А мы там на Севере сядем на нефтяную иглу. Подзаработаем, китайские тракторишки себе приобретем...
- Мечтать не вредно, - перебил Иван, поминая свои мечты про новую машину.
- А чего? Колхозная собственность у нас не катит, частная тоже. Станем единоличниками и все проблемы решим. Сам у себя ведь не будешь воровать. Это уже будет такое извращение, как будто сам себе в жопу вставишь. Но ведь не у кажного до жопы достанет.
Паша со значением примолк, чтобы Иван осмыслил сказанное.