Чёрные глаза Баташева быстро обежали хор.
– Васька где? Опять в запое, сукин сын?
– Изволили угадать… Да мы, Иван Архипыч, и без него споём, не извольте волноваться, всё любо-дорого будет…
– Без Васьки - не желаю слушать! - угрожающе заявил Баташев, и Илью снова обдало густым винным запахом. - Проваливайте ко всем чертям!
Среди цыган пробежал негромкий ропот. Возразить не решился даже Яков Васильев и уже махнул было хору рукой - мол, уходим, - но из-за стола послышались недовольные голоса.
– Эй, брат Иван Архипыч, не дело ведь это!
– Мы все цыган твоих ждали!
– Ты, знамо дело, хозяин, но и гостей уважь! Обещал, так гони!
Баташев тяжело, всем телом повернулся к столу. Илья смотрел на его широкие плечи, мощную спину, на которой даже из-под сюртука были заметны бугры мускулов. "Ему бы с медведями бороться…" - с невольным уважением подумал он.
– Ладно. Леший с вами - войте! - вдруг решил Баташев, и цыгане облегчённо загудели.
– Позволите начать? - уточнил Яков Васильич.
– Зачинай, - Баташев тяжело, по-медвежьи ступая, направился к столу.
У стены уже были выставлены полукругом с десяток стульев. Цыганки не спеша расселись, поправили платья, расстелили на коленях концы узорных шалей. За их спинами встали мужчины с гитарами. Илья очутился рядом с Митро. Если взглянуть вправо, можно было увидеть горбоносый профиль и высоко взбитую причёску Варьки, и рядом с ней - серьёзное, бледное лицо Насти. Яков Васильевич встал перед хором с гитарой в руках.
– "Петушков"… - сквозь зубы тихо приказал он.
Вздрогнули гитары.
– "На фартушке петушки…" - высоко и нежно взял девичий голос.
Ещё не видя, не повернув головы, Илья понял - Настька. Впервые он слышал её в хоре, и от первых же звуков по спине побежали мурашки - как тогда, сырой ночью, в развилке ветлы перед её окном. В горле стал комок. Илья с ужасом понял - не сможет он петь…
– "На фартушке петушки, золотые гребешки…" - довела до конца Настя.
Пауза - и могучей волной вступил хор - весь, все контральто, баритоны, басы и тоненький голос маленькой Гашки на верхах:
– "А-а-ах - да золотые - сердцу дорогие!" Илья сам не знал - поёт он или нет. В буре других голосов различить собственный было невозможно, в ушах звенело, стены с прыгающими на них бликами огней плыли перед глазами. Спина под казакином и рубахой была мокрой. Собрав всю волю, чтобы не зажмуриться от страха, Илья ждал: когда же закончится. И вот - обрыв куплета, хор молчит, заворожённый, а по душной комнате вновь плывёт голос Насти:
И снова - гром всего хора. Стены, казалось, дрогнули от напора голосов.
На этот раз было легче, Илья чуть успокоился, убедившись, что всё-таки поёт и, кажется, не хуже других. По крайней мере, Яков Васильевич совсем не обращал на него внимания и больше смотрел на дочь, словно боясь, что она, в сотый раз заводящая "Петушков", сейчас что-нибудь напутает. Но Настя вела первый голос уверенно и спокойно.
После "Петушков" завели "Обманула, провела", потом - "По улице мостовой". Илья понемногу пришёл в себя, начал поглядывать по сторонам.
К его удовольствию, цыган слушали внимательно. Молодой купец Вахрушев, давно влюблённый в хорошенькую плясунью Алёнку, старательнее всех вслушивался в пение. Его толстые, по-детски оттопыренные губы шептали вслед за цыганами слова песни. Довольная Алёнка улыбалась, теребила кисти шали на коленях, сквозила лукавым взглядом из-под опущенных ресниц. "Шалава", - решил Илья, на всякий случай грозно посмотрев на Варьку - чтобы не вздумала так же. Но Варька даже не заметила его взгляда.
Бледная от волнения, стиснув в пальцах бахрому шали, она с закрытыми глазами вела второй голос.
Трезвее остальных гостей казались Федул Титыч и рыжий Гречишников, пристроившиеся с бокалами шампанского на бархатном диванчике у стены. Они сумели даже сейчас, под пение цыган, завести деловой разговор. "Три баржи с тёсом", "по весне причалят", "с Сольвычегодска вестей ждём"… - доносилось из их угла в перерывах между песнями.
Яков Васильевич нахмурился, движением бровей послал к купцам Стешку. Та умело вклинилась между ними, блеснула зубами, повела хитрым чёрным глазом - и в считаные минуты дела были забыты. Вскоре Стешка одной рукой прятала за кушак "красненькую", а другой махала гитаристам:
– Эй, Ванька, Кузьма, идите сюда! Я для ихних степенств "Час роковой" петь буду!